Когда-то был человеком

Несколько дней спустя я прочел в газете «Франкфуртер рундшау» крошечную заметку. Депутат бундестага от СДПГ Манфред Шмидт из Мюнхена, ни в коем случае не левый, сделал заявление для прессы, в котором горько жаловался: он-де голосовал за закон об облавах, но если бы знал, какие формы этот закон примет на практике, то голосовал бы против.

Заметка была такой маленькой, что я на нее просто не обратил бы внимания, если бы из-за кратковременного пребывания в больнице не был обречен читать газеты от корки до корки. Новость показалась мне достойной внимания. Первое применение на практике новых, вызывающих столько споров законоположений, да еще сразу же после их принятия, – да ни один репортер не упустил бы такую тему! Однако в газетах ни строчкой не сообщалось о введении «малого чрезвычайного положения». А социал-демократический депутат говорил уже о применении на практике этого закона.

Чтобы получить информацию, я задействовал все находящиеся в моих руках рычаги. Сам депутат был в отпуске, но позднее он подтвердил все, добавив следующее: уже в конце мая 1978 года следователь при федеральном суде в Карлсруэ по имени Кюн по инициативе прокуратуры стал пользоваться на практике особыми полицейскими полномочиями. И что самое характерное – не в каком-то определенном районе, а во всех городках и в их округе в радиусе 30 км. Под этот закон попадали тюрьмы с заключенными в них террористами, с лицами, подозревавшимися в террористической деятельности, с теми, кто им симпатизировал или подозревался в этом.

Если учесть, что заключенных с давних пор совершенно сознательно разбрасывают по различным тюрьмам, чтобы «уменьшить опасность контактов между ними и тем самым уменьшить шанс на побег», то можно легко себе представить карту Федеративной Республики Германии в те дни: она напоминала большую картину с множеством изображенных на ней кружков 60 километров в диаметре, которые граничили или перекрывали друг друга. В этих местах было введено «малое чрезвычайное положение». По моей, может, и поверхностной оценке менее полусотни таких областей могли гарантировать осуществление чрезвычайного положения на территории всего государства. Местонахождение этих зон действия чрезвычайных законов можно было к тому же варьировать, перемещая некоторых заключенных из одной тюрьмы в другую.

Но ведь в бундестаге речь шла о ситуациях местного значения, к тому же действующих ограниченное время. И вот какому-то маленькому работнику юстиции удалось обойти те гарантии, которые казались очень надежными. При этом он формально даже не нарушил текста параграфов. Достаточно федеральной прокуратуре только заявить, что где-то когда-то может возникнуть угроза освобождения из тюрьмы заключенных, – как хоп! – и вот по всей стране уже действует ограниченное чрезвычайное положение, а полиция расширяет свои права. Все так просто!

Может быть, отцы закона проглядели лазейку? Или они с помощью маленького трюка обманули общественность и парламент? Кто оказался прав: противники чрезвычайного положения с их сомнениями или сторонники с их бесконечным доверием к исполнительной власти? Или это была всего лишь генеральная репетиция?

Самая большая подлость заключалась в том, что такое резкое ограничение гражданских прав произошло безо всякого шума, втайне. Все военачальники прошлого, даже фактически ничем не стесняющие себя фашистские коменданты городов в гитлеровской армии, предупреждали о чрезвычайном положении с помощью по меньшей мере письменных и устных объявлений. Граждане же Федеративной Республики даже не подозревали, что на них временно распространяется чрезвычайное положение. Статья (на полстранички в газете или заметное рекламное объявление), оповещение по радио и телевидению не были бы лишними, и граждане знали бы об этих изменениях, затрагивающих их правовой статус.

Я хотел все разузнать поточнее и потому позвонил в полицейское управление моего родного города. Ведь и на Ганновер должно было распространяться действие этих законов, так как здесь предположительно сидел нидерландский террорист. А в 35 километрах от Ганновера – в Целле – еще несколько других.

«Я хотел бы только справиться, распространяется ли в настоящее время в связи с законами об облавах чрезвычайное положение и на Ганновер?»

«По этому поводу ничего не могу вам сказать».

Я вспомнил полицейские заграждения, которые видел несколько дней назад в Дюссельдорфе, и тот ответ, который я там услышал.

«Может быть, вы мне дадите понять как-нибудь иносказательно? Я как гражданин этого города хотел бы знать, в каком положении нахожусь. Например, нужно ли брать с собой удостоверение личности, если выходишь за хлебом?»

«Это было бы нелишним. Больше ничего сказать не могу».

Я поблагодарил за разговор и позвонил представителю министерства внутренних дел по связям с прессой, с которыми незадолго до этого полемизировал на страницах местной газеты. Но и здесь я получил стереотипный ответ: «По этому вопросу ничего не могу сказать».