Когда шатается трон

С машин свалили в грязь несколько дохлых лошадей с червями, копошащимися в гнилом мясе. Пленные тут же стали рвать их зубами и ногтями, облепив со всех сторон. Прав был фюрер, когда говорил, что русские — недочеловеки, что они как звери. Брезгливо морщатся немецкие солдаты, видя, как дерутся, как рыча выхватывают друг у друга куски пленные. Не понять им, как можно вот так… потому что не было еще Сталинграда, московских морозов и сибирских лагерей…

— Хальт!

Очередь из автоматов поверх голов — отхлынула толпа, но тут же кинулась обратно к дохлым лошадям.

— Русишь швайн.

Очереди ударили в толпу, сшибая людей на землю. Кто-то страшно закричал, кто-то умер молча, не выпустив из рук кусок мяса или шкуры…

Съедены объедки до последней крошки, обглоданы до костей, до белых скелетов дохлые лошади, а после и кости растащены, которые грызут, ломая зубы или копают ими ямы.

Люди уже людей не напоминают — скелеты, обтянутые кожей, по ним ползают, копошатся белой массой тысячи вшей. Еще не умер человек, еще жить ему несколько часов, а вши уже лезут наружу: из бровей на веки, из усов и бороды на щеки, с белья на гимнастёрку — верный признак приближения смерти. Чуют вши скорый исход, уползают заранее нового хозяина искать.

Вчера опять нашли человеческий труп с перерезанным горлом, вырезанными мягкими частями, печенью и сердцем… И крови почти не было, потому что крови пропасть не дали, выпили горячую еще. Немцы выхватили из толпы тридцать случайных пленных, построили рядком и расстреляли. Но только без толку, завтра новый обглоданный труп найдут.

— Бежать надо.

— Куда?

— Хоть куда, лишь бы отсюда.

— Вон они лежат, которые хотели.

— Зато отмучились. Один хрен подыхать. Лучше от пули, чем от голода. Если всем разом на проволоку броситься, то ничего немцы сделать не смогут — ну сто, ну триста, ну тысячу постреляют, а остальные убегут.

— Далеко?..

— Что «далеко»?

— Далеко убегут? Мы тут как мухи дохлые ползаем, раньше надо было бежать, пока силёнки были, а теперь поздно. Даже если убредём куда, они нас по дерьму сыщут, которое через каждые сто метров, как метки. Им даже собаки не понадобятся.

— Так что, вот так подыхать? Я здесь не согласен, я там, за колючкой хочу. На свободе. Может, еще кого из них с собой прихвачу. А вы… чёрт с вами, догнивайте здесь.

— Не пыли, майор, я с тобой…

— И я…

— И я.

Ночью к воротам подошёл пленный, произнёс на немецком заученную фразу:

— Мне нужен комендант герр Шульц. У меня важная для него информация.

Откуда простому пленному знать коменданта по имени? А этот знает.

— Иди сюда.

Брезгливо морщатся охранники и даже не обыскивают пленного, боясь прикоснуться к нему. И о чудо, приходит комендант собственной персоной. Смотрит.

— Что нужно?

— Я по поручению майора Вильгельма Клауса.

Кивнул. Приказал:

— Вымойте его. Из шланга и мыло дайте. Потом переоденьте во что-нибудь чистое и ко мне.

Стоит пленный голый под струями ледяной воды, хватает ртом брызги, трётся мочалкой из сухой травы.

В кабинете коменданта тепло, железная печка топится, на столе хлеб и колбаса, ломтиками нарезанная.

— Хочу сообщить, что майор Пономарчук готовит из лагеря массовый побег. Могу его указать.

— Гут, — кивает комендант. — Ты хороший русский, ты помогать рейху. Ешь… — Крутит ручку полевого телефона. Говорит по-немецки: — Хайль, Вильгельм. Твой человек пришёл ко мне. Да, сообщил о готовящемся побеге. Что с ним делать дальше? Хорошо, Вильгельм, отсылаю его к тебе с часовым. Жду обратно бутылочку обещанного шнапса…

Трясётся грузовик по разбитым русским дорогам, так что не уснёшь. Это тебе не немецкие автобаны. Сидит охранник, на колени автомат положив, напротив пленный русский солдат. А может, уже и не пленный. Мог бы он сбежать, накинувшись на конвоира и перемахнув через борт грузовика, но нет, не бежит, сидит смирно.

— Разрешите, герр майор?

— А… Иван… Ты молодец, Иван, ты хорошо сделал свою работу, значит, немецкое командование может верить тебе. Ты предупредил большой побег, теперь мы расстреляем виновных и еще несколько десятков пленных, чтобы им наперёд повода не было. Так, кажется, говорят русские?

— Чтобы неповадно было.

— Йя, йя. Гут. Не-по-вадно. Надеюсь, ты понимаешь, что теперь назад идти нельзя, теперь тебя, если ты вернёшься, расстреляют. Здесь, в папке, подшиты все протоколы, которые могут попасть в НКВД, если ты станешь делать глупости. Ты соглашаешься?