— Лиза, нужно поговорить, — позвал он.
Она сделала вид, что не расслышала. Именно сделала вид, потому что надо резко оглохнуть, чтоб не услышать обращение, которое прозвучало совсем рядом. И вроде ничего особенного она не делала, вела себя в обычной манере, как раньше, как всегда. Только раньше Алексей не замечал ее скачкообразного настроения, как она молниеносно меняет темы разговора, обрывая на середине, как никогда не дает ему досказать мысль до конца. Не замечал или специально закрывал на это глаза. А сегодня ему это показалось до такой степени нарочитым, что он не выдержал и спросил в лоб:
— Лиз, ты это делаешь специально?
— Что, Леш? — Она смотрела на него по-старушечьи невинными, подслеповатыми глазами и делала вид, что не понимает, о чем он говорит.
— Переводишь тему… Я тебе говорю о нас, а ты втираешь, что нужно заменить кухонный стол.
Он старался говорить спокойно, не хотел вмешивать в разборки еще и эмоции. Но получалось плохо, раздражение все возрастало. И оно прорывалось в повышенном тоне, чего Алексей в принципе не любил.
— Леш, но это ведь важно! — Она возмущенно надула губы и сильнее прищурилась.
Как он раньше не замечал, что даже мимика у нее искусственная? Ну, не возмущаются нормальные люди с таким выражением лица. Она так смотрела на него, словно в глубине души посмеивалась, издевалась.
— Со стола сошла почти вся облицовка, я порчу одежду, постоянно цепляюсь боками…
— Лиз! Ты меня вообще слышишь?
Алексею с трудом удалось совладать с собой, чтобы не припечатать к столу кулак.
— Ну, конечно слышу, я ж не глухая.
— Тогда почему продолжаешь молоть всякую чушь?
Он наблюдал, как вытягивается ее лицо, как она опять быстренько напяливает на него маску. На этот раз ее взгляд выражал недоумение с примесью обиды. И это было первое выражение, которому он поверил.
— Я не считаю ерундой семейный быт и уют в нашем доме.
Хотелось поправить ее: «В моем доме», но Алексей не стал этого делать. Недостойно указывать на дверь человеку, которому негде жить, хоть именно этого ему сейчас больше всего и хотелось. И он устал считать себя подлецом за такое к ней отношение. И избавиться от этого чувства можно было только освободившись от нее.