– Говорят, ночью в Лайон-Коп был пожар.
– Да.
– Еще говорят, что твоему дяде теперь конец. Что этот пожар добьет его окончательно.
– Нет! – быстро возразил Майкл. – Это неправда!
– Вот почему тебе нужны эти деньги, да, Майкл?
– Да.
– Хочешь отдать их Шону?
– Я хочу выкупить себе долю посадок в Лайон-Коп. Я не собираюсь просто так отдавать свои деньги, это будет деловое соглашение.
– А как же насчет Теунис-Крааля? Ведь это твой дом. Ты здесь родился.
– Прошу тебя, папа. Я уже все решил.
– Это Шон тебе предложил?
– Нет. Он об этом ничего не знает.
– Значит, это твоя идея. Сам придумал. Ради него ты собираешься предать собственных родителей. Боже мой, откуда у него такая власть над тобой, если ты готов сделать это?
Густая краска бросилась в лицо Майклу, он отбросил кресло и вскочил на ноги:
– По-твоему, выходит, это предательство!
– Да, так оно и есть! – выкрикнул Гаррик. – То же самое совершил и Иуда. Мы с твоей мамой растили тебя, ни в чем тебе не отказывали. Кое-как наскребли денег, чтобы отправить тебя в университет. Всю нашу жизнь посвятили одному тебе. Мы трудились не покладая рук, ждали, что ты вернешься в Теунис-Крааль и…
Он замолчал, тяжело дыша, и стер с подбородка сорвавшуюся с губ слюну.
– А ты вместо этого сбежал к этому… к этой сволочи. И ты полагаешь, нам это понравится? А не думаешь ли ты, что тем самым сделаешь отца и мать несчастными? К кому угодно, но только не к нему ты должен был пойти! А теперь еще… теперь ты хочешь подарить ему половину Теунис-Крааля! Чтобы купить его…
– Перестань! – резко прервал его Майкл. – А прежде чем продолжишь, вспомни, от кого я получил свою половину Теунис-Крааля. Вспомни, кто первым сделал подарок.
Он взял шляпу и направился к двери.
– Майкл… – проговорил Гарри. В его голосе звучала такая мольба, что Майкл остановился.
– Что еще? – спросил он.
– Твоя доля… она, между прочим, не очень-то и большая. Я тебе раньше не говорил, но случилось такое время… ты тогда был еще совсем маленький. Падёж… И вот мне пришлось… – продолжать Гарри не смог.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Сядь, Майкл. Сядь, и я тебе все покажу.
Майкл неохотно, опасаясь услышать нечто ужасное, вернулся и встал рядом с креслом.
Гарри выбрал ключ из связки на цепочке от часов и отомкнул верхний ящик стола. Достал оттуда свернутую в трубку бумагу и, сняв перевязывающую ее ленточку, молча протянул сыну.
Майкл развернул бумагу и прочитал заголовок:
– «Договор о залоге имущества».
С щемящим чувством в животе он перевернул страницу. Весь текст Майкл читать не стал. Только главное – слова и отдельные фразы, выделенные жирными буквами.
– Понятно. – Майкл вернул документ отцу и встал.
– Ты куда?
– В Лайон-Коп.
– Нет! – прошептал Гарри. – Нет, Майкл. Прошу тебя, сынок. Нет! О господи, нет!
Майкл вышел и тихонько закрыл за собой дверь.
Когда в кабинет зашла Анна, Гарри с опущенными плечами сидел за столом и молчал.
– Ты его отпустил! – прошипела она.
Гарри даже не пошевелился. Казалось, он ничего не слышал.
– Он ушел от нас! Ушел к твоему брату… и ты его не удержал, – проговорила она совсем тихим голосом. И вдруг пронзительно завизжала: – Никуда не годная пьяная свинья! Сидишь тут с утра до вечера, забавляешься своими книжечками. Мужчина называется… ты не смог даже сына сделать – пришлось этим заняться твоему брату! И удержать его тоже не сумел – какой ты мужчина после этого! Снова твой братик! И ты позволил ему уйти! Ты отнял у меня сына!
Гарри сидел без движения. Он ничего не видел и не слышал. Сознание его заволокло мягким серым туманом – туман застилал и зрение, и слух. Ему было тепло в этом тумане – тепло, спокойно и надежно. Никто не мог его тронуть, туман окутал его защитным облаком. Здесь Гарри находился в полной безопасности.
– Это все, на что ты годишься! – продолжала визжать Анна, хватая со стола лежащие перед ним рукописи. – Все эти твои бумажонки! Только и умеешь, что писать свои небылицы про других людей – про настоящих мужчин!
Она принялась рвать листы его рукописи на мелкие клочки, потом швырнула их ему в лицо. Обрывки бумаги разлетались во все стороны и, кружась, как мертвые листья, падали ему на плечи, на голову и сыпались на пол. А он все продолжал сидеть без движения. Тяжело дыша от горя и злости, она схватила остатки рукописи и тоже принялась рвать их, разбрасывая по всей комнате.
70