Когда опускается ночь

— Тогда мне следует рассказать вам о своих мотивах, — продолжил патер Поль. — Прежде всего, вам следует знать, что я решил никогда никому не рассказывать, кто и где покушался на мою жизнь. Я сохранил это в тайне от тех, кто спас меня, от хирурга, даже от друзей. Мне нравится думать, что причина для подобного решения была сугубо христианской. Надеюсь, я с ранних лет ощущал искреннее смиренное желание с помощью Божией доказать, что я достоин призвания свыше, дарованного мне судьбой. Однако чудесное избавление от смерти произвело на меня сильное впечатление, позволившее взглянуть на это призвание по-иному, бесконечно шире, — и именно такого представления о нем я стараюсь придерживаться с тех пор и буду стараться придерживаться и впредь. Когда я начал выздоравливать, в первые дни я спросил собственное сердце, как я должен поступить с вашим отцом, когда окончательно поправлюсь, и мне пришла в голову одна мысль, которая меня успокоила, утешила и избавила от всяческих сомнений. Я сказал себе: пройдет несколько месяцев, и меня призовут к служению Господу среди избранных. Если я достоин такого призвания, первым моим устремлением по отношению к человеку, пытавшемуся отнять мою жизнь, будет удостовериться не в том, что он попал в руки человеческого правосудия, а в том, что он искренне раскаялся, как подобает человеку религиозному, и искупил свою вину. И пусть моим долгом станет побудить его к раскаянию и искуплению; если же он отвергнет мои доводы и лишь ожесточится против меня за то, что я простил ему свои страдания, я всегда успею сообщить о его преступлении собратьям. Поэтому, безусловно, для меня, для моего настоящего и будущего будет лучше начать свою карьеру священника с участия в спасении души человека, который обошелся со мной хуже всех на свете. Именно по этой причине, Габриэль, именно потому, что я решил прямиком отправиться в дом вашего отца и предстать перед ним, хотя он считает меня мертвым, я сохранил тайну и уговорил высшее духовенство отправить меня в Бретань. Однако, как я уже упоминал, это получилось не сразу, а когда мое желание было удовлетворено, мне дали место в дальнем округе. Потом разразились гонения, от которых мы все сейчас страдаем, вся моя жизнь переменилась, и моя воля теперь уже не моя, и я не могу ею руководствоваться. Однако теперь, среди горя и страданий, среди опасностей и кровопролития, после стольких дней меня подвели к достижению той цели, которую я поставил себе перед тем, как стать священником. Габриэль, когда служба закончится и паства разойдется, отведите меня, пожалуйста, к дверям дома вашего отца.

Габриэль хотел ответить, но патер Поль поднял руку, призывая к молчанию. Над ними священники произносили последние благословения. Когда их голоса смолкли, патер Поль открыл дверь каюты. Когда он поднялся по трапу — Габриэль следовал за ним, — их встретил папаша Бонан. Старик вопросительно, с сомнением, посмотрел на своего будущего зятя и почтительно прошептал несколько слов на ухо священнику. Патер Поль внимательно выслушал его, шепотом ответил и обратился к Габриэлю, попросив собравшихся вокруг нескольких человек отступить на шаг.

— Меня спросили, есть ли препятствия для вашего бракосочетания, — сказал он. — Я ответил, что нет. Ваше признание сделано на исповеди и останется между нами. Помните об этом, однако и не забывайте о той услуге, о которой я попрошу вас сегодня, когда завершится церемония бракосочетания. Где Перрина Бонан? — громко добавил он и огляделся.

Перрина выступила вперед. Патер Поль взял ее руку и вложил в руку Габриэля.

— Подведите ее к алтарю, — велел он, — и ждите меня.

Прошло меньше часа; лодки отошли от корабля, паства рассеялась по окрестным землям, однако судно еще не подняло якорь. Те, кто остался на борту, смотрели в сторону берега тревожнее обычного: они знали, что патер Поль, решившись сойти на берег, подвергает себя опасности встретить солдат Республики. У берега его дожидалась лодка, половина команды вооружилась и стояла на часах в разных местах на вересковой возвышенности. Они были бы рады сопровождать священника до самого места назначения, но он это запретил и, оставив их, стремительно зашагал вглубь полуострова, взяв себе в спутники одного-единственного юношу.

Габриэль поручил своих сестер и брата Перрине. Они должны были в ту ночь отправиться на ферму вместе с новобрачной, ее отцом и матерью. Так распорядился патер Поль. Когда они с Габриэлем остались одни и двинулись по тропинке к лачуге рыбака, священник за всю дорогу не проронил ни слова, даже не смотрел по сторонам, ни вправо ни влево, и лишь прижимал к груди четки из слоновой кости. И вот путники очутились у двери лачуги.

— Постучите, — шепнул патер Поль Габриэлю, — а потом подождите здесь со мной.

Дверь открыли. Чудесной лунной ночью много лет назад Франсуа Сарзо стоял на этом же пороге с окровавленным телом на руках. И сегодня чудесной лунной ночью он снова стоял здесь лицом к лицу с человеком, чью жизнь едва не отнял, и не узнавал его.