Когда мы упали

– В школе я участвовала в группе поддержки. А парень, который мне нравился, играл в футбольной команде. После игры мы собрались все вместе, а он подошел ко мне и сказал: «Хватит есть столько шоколада, Лекс. Ты начинаешь толстеть в области спины». – Я открыла глаза и глубоко вздохнула. – Все оказалось так просто. Один случайный комментарий изменил всю мою жизнь. В тот вечер я вернулась домой подавленная и, сказав маме, что плохо себя чувствую, отказалась от ужина. Пять месяцев спустя я оказалась в больнице с тяжелой нервно-психической анорексией и больше не подходила к группе поддержки… до прошлого года. – Я вздохнула и покачала головой. – Наверное, я считала себя сильнее, чем вышло на деле. – Я взглянула на лица пытавшихся поддержать меня подруг и сказала: – То, что рядом с вами я всегда казалась веселой и жизнерадостной, вовсе не означало, что я вам не доверяла. Фальшивый образ, макияж в готском стиле говорили лишь о том, что я не справилась с болезнью. Они стали моей маской, щитом. Но это не значит, что я вас не люблю. И не дорожу вашей дружбой.

– Слезы клоуна, – грустно ответила Молли. Я закрыла глаза. Она в точности поняла, что я пыталась объяснить.

– И что, черт возьми, это значит? – в своей обычной несдержанной манере спросила Касс.

– Клоуны рисуют выражения на лицах с помощью грима, правда? И мы знаем, что они не настоящие. Например, нарисованные слезы. Нам ведь известно, что на самом деле он не плачет, что слезы фальшивые. Но под маской клоуна никто не видит настоящего лица. Он играет ту роль, что мы ожидаем, глядя на грим: грустный, счастливый, смешной и так далее. Он скрывает от мира свою истинную личность. А макияж утаивает, кто он на самом деле… Так что слезы клоуна.

Глаза Касс наполнились слезами, и она вновь перевела внимание на меня.

– Значит, ты не та веселая, смеющаяся Лекси, которую мы все знаем. Все это лишь клоунская маска… Но тогда кто ты?

– Я… н-не знаю. Я так долго притворялась, что, наверное, и сама до сих пор этого не понимаю. Я слишком сильно изменилась и уже не похожа на ту Лекси, которой была в юности. Эта болезнь столько времени ограничивала меня, что я потеряла ощущение самой себя.

Касс кивнула и игриво подмигнула мне.

– Тогда мы чертовски повеселимся, снимая слои и выясняя, кто ты, Лекси-секси!

И впервые за очень долгое время я свободно и искренне рассмеялась.

– Мы просто рады, что тебе лучше, – добавила Элли, шутливо покачав головой на реплику Касс, и похлопала меня по руке.

Касс фыркнула и невесело рассмеялась.

– Конечно, ей станет лучше. Она ведь сумела поймать на крючок Карилло, который от нее просто без ума. Этот парень – грех в чистом виде! Уф!

Какое-то время мы молчали, а потом, переглянувшись, все дружно рассмеялись.

Мне нравилось смеяться. И я радовалась, что выбрала жизнь.

С признания Остина прошло два дня, и я чувствовала себя немного сильнее. Я возобновила сеансы с доктором Лундом и надеялась, что медленно, но верно смогу вернуть все на круги своя.

Я молилась каждую ночь, прося дать мне сил, чтобы все это пережить.

«Я не хочу умирать, – умоляла я. – Я хочу, чтобы сон Остина о нас сбылся».

– Мы так скучали по тебе, Лекс, – призналась Молли, подавляя нахлынувшие эмоции.

– Обещай, что поговоришь с нами, если вновь падешь духом. И, если возможно, мне бы хотелось скрепить обещание кровью.

Я взглянула на Касс и попыталась исполнить ее просьбу, скрестив слабые пальцы. Какое-то время мы сидели молча, просто наслаждаясь нашей близостью.

Раздался стук в дверь, и вошел Роум, лицо его казалось безжизненным. Взглянув на меня, он проговорил:

– Время пришло.

Хорошее настроение исчезло. Я попыталась сесть, но тут же упала обратно.

– Эй, детка! Что ты творишь? – в панике вскричала Касс. Подруги вскочили, намереваясь уложить меня обратно в кровать.

Я протянула руку.

– Нет! Я нужна Остину. Я не могу позволить ему пройти через это в одиночку.

Молли взглянула на Роума, и тот кивнул.

– Дай мне минутку.

С этими словами он вышел за дверь, но через несколько минут вернулся с инвалидным креслом. С ним вместе пришла медсестра, которая тут же принялась отцеплять меня от капельницы, а потом прикрепила пакет с жидкостью к спинке инвалидного кресла.

Подойдя ко мне, Роум спросил:

– Можно я перенесу тебя в кресло?

Борясь с обычной паникой, что кто-то прикоснется ко мне, особенно к спине, я быстро кивнула. А когда Роум взял меня на руки и усадил в кресло, я затаила дыхание и закрыла глаза.

Это ради Остина.

Ради Леви…

Ради Кьяры.

Мне просто нужно добраться до Остина.

– Ты уверена, что достаточно для этого сильна, милая? – спросила Элли, и я кивнула. Касс, взявшись за ручки кресла, повезла меня по коридору к палате, где лежала мама Остина. Когда мы остановились у двери, я кивком попросила Роума ее открыть.

Касс ввезла меня внутрь, и я тут же увидела Леви и Остина. Они сидели по обе стороны кровати, расстроенно сжимая безвольные руки мамы. У изголовья находился доктор.