Когда мы упали

Ты как-то говорила, что хотела бы знать, смотрят ли звезды на нас. И жалеют ли нас, дураков? Но теперь я вижу правду. И соболезную звездам. Пусть люди ошибаются снова и снова, но мы ведь можем и влюбиться. И быть рядом с другой половинкой души, той, что придает нам завершенность. А что звезды? Они лишь смотрят сверху, сами желая испытать те сокрушительные, но освобождающие чувства.

Ты мне нужна, эльфенок.

И я очень хочу, чтобы ты ко мне вернулась… У меня в груди засели два слова, и когда ты будешь рядом, я наконец смогу выпустить их на свободу.

Так что, когда будешь готова, просто подними глаза. Я жду тебя, малыш. И всегда буду ждать, когда ты вернешься домой.

Оторвав от страницы затуманенные слезами глаза, я посмотрела на дверь. Там, словно падший ангел, стоял Остин. Скрестив руки на груди, он прислонился к дверному косяку и устремил на меня взгляд темных глаз.

У меня даже не было сил, чтобы поднять руки и стереть катящиеся по щекам слезы. И я позволила им свободно литься из глаз. Я видела, как столь любимый мной сломленный мальчик сглотнул и хрипло прошептал:

– К чему боевая раскраска, эльфенок?

Сердце забилось с пугающей скоростью, и, закрыв глаза, я заставила замолчать голос, который много месяцев контролировал меня, и наконец призналась:

– Потому что я – анорексичка. У меня сильная анорексия, но я пытаюсь от всех это скрыть.

Остин запрокинул голову и закусил нижнюю губу. Он тоже плакал.

– А к чему татуировки, Остин?

Он пристально посмотрел на меня и ответил:

– Потому что благодаря им запутавшийся, испуганный, потерянный маленький мальчик из трейлерного парка кажется жестким. И чувствует себя достаточно сильным, чтоб участвовать в дерьмовом представлении, которое зовется жизнью.

Втянув воздух через нос, я громко всхлипнула и услышала, как застучали по полу ботинки Остина. Он подбежал к кровати и взял меня за руку.

– Эльфенок! Черт, эльфенок. Мне так страшно. Я чертовски боюсь тебя потерять.

Открыв глаза, я поймала его взгляд и прошептала в ответ:

– Я тоже боюсь. Я не хочу умирать. Не желаю сдаваться. Но я не знаю, как победить.

Сжав меня в объятиях, но избегая касаться спины, Остин забрался на кровать; его черные джинсы и футболка смялись от многодневной носки. Лежа лицом друг к другу, мы разрыдались, изгоняя собственных демонов и впервые в жизни обнажая истинные «я».

Спустя какое-то время мы успокоились.

– У нас больше нет секретов, – наконец, чуть улыбнувшись, произнесла я, нарушая повисшее в комнате тягостное молчание.

Приподнявшись на локтях, Остин отвел упавшие мне на лицо пряди волос и проговорил:

– Не совсем, эльфенок. Я еще кое-что должен тебе сказать.

Не знаю, из-за тона его голоса или серьезного выражения лица, но тело сотрясла нервная дрожь. И я в ожидании затаила дыхание.

Остин опустил голову, почти коснувшись губами моих, и признался:

– Ti amo, эльфенок. Ti amo tantissimo[47].

– Ты… любишь меня? – потрясенно переспросила я.

Остин кивнул.

– Больше, чем звезд на небе.

Я ощутила, как в груди взорвался фейерверк, и, найдя в себе силы, подняла дрожащую руку, положила на покрытую жесткой щетиной щеку Остина и прошептала в ответ:

– Я тоже люблю тебя, Остин. Тоже люблю.

Остин коснулся моих губ нежным, словно перышко, поцелуем. А потом, отстранившись, проговорил:

– Я хочу, чтобы ты поправилась, эльфенок. Ты мне нужна, и точка. А в последние несколько дней ты меня пугаешь до чертиков. – Я молча смотрела на него. – Ты красивая, эльфенок. Думаю, мы бы чертовски прекрасно смотрелись вместе. Я знаю, что облажался. Но с этим покончено. Теперь я все осознал. Просто Аксель сбежал, и я поклялся, что вытащу Леви из банды, даже если это будет последним, что я сделаю.

Поднеся ладонь к его щеке, я прошептала:

– Это твое искупление, Остин. И возможность выбраться… Я хочу тебя больше, чем саму жизнь.

Его глаза наполнились слезами, и он произнес:

– Тебе нужно начать есть, эльфенок. – Я не ответила, потому что не знала, могу ли это ему пообещать. – Потому что мне все время снится сон. Гребаный сон, который кажется слишком реальным для простой иллюзии, для того, что никогда не сбудется.

Я почувствовала, как участился пульс.

– Что… происходит в этом сне?

Остин поцеловал мне руку и сказал: