Когда мы были людьми (сборник)

Давай еще пальцами помиримся: «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись».

По лестнице снизу возвращался ее отец весь в синем сигаретном дыму:

– Ффф-ы! Девочка?.. Ты зачем?..

– Это моя подружка! – твердо ответила Кристина. – Катя, ты знаешь.

– А это что у тебя в руках? Пфффы!

– Пап, ты что, ослеп? Это – яйцо. Катя мириться пришла.

– Объясни Кате, что мы устали. Мы с мамой очень устали, простояли всю ночь в церкви! Поняла, Кристина, объясни девочке. Мы, блин, всенощную стояли… М… да, объясни. А яйцо отдай. Верни. Ффф-ы! Птичий грипп ходит, неизвестно, откуда оно.

– Пап, это моя подружка. Яйцо – мое. Она мне его…

– Верни эту птичью заразу. Только что по телику показывали: в Дагестане лебедей отстреливают. Я, слава богу, продал твоих попугаев, теперь эти яйца. За-ра-за! Поехали разговляться, все, я сказал. Пфффы!

Кристина яйцо не отдавала. На помощь явилась Кристинина мама.

– Я ей говорю, что надо быстрее ехать, ну, зайчик, объясни своей дочечке, что яйцо нельзя. А мы устали… Разговляться к Анатолию Михалычу!

– Она сама яйцо покрасила, – заявила Кристина. Ажурный, батистовый платок у нее скосился набок, на одно ухо, губы дрожали. – Она… это… Христосоваться пришла.

– Слушай, дочь. Мы в церкви были? Были! Молились? Молились! И тебя брали. И ты крест ложила? Ложила!

Он поиграл носком своего черного лакированного ботинка.

В кармане у Кристининого отца тонко и пронзительно зазвонило.

– Ну вот, я же говорил, Толян рвет и мечет. Одних нас нет. А мне еще машину прогреть. Фууу! Анатоль Михалыч лютует! Зверь Анатоль Михалыч!

– Ген, нельзя же так, ты хитростью бери. Тебя ведь Катей звать? – сладко пропела Кристинина мама. И крашенные коричневым губы сделали волнистые движения. Сначала одно движение, потом другое.

Маркиза ангелов кивнула. Катей.

Приторный запах карамели.

– Ты пока возьми это яйцо, Катюш, подержи его. Потом, потом. Ну куда мы с ним к гостям? Разобьем еще! На вот еще конфетку!

– Кристина положит в сумочку! – упорствовала Маркиза.

– Примнем еще!

– Да что ты с ними цацкаешься, – обозлился папа Кристины, и лицо его густо покраснело. – Дай сюда это!

Кристина протянула руку с яйцом отцу. Словно и не ее это была рука, а куклы. Рука плохо сгибалась.

Маркиза взяла яйцо и шумно дернула носом. Она всегда так делала, когда боялась, что расплачется. Одной рукой она зажимала глаза. В другой – крепко несла яйцо. Буквы «Х.В.» расплывались.

Девочка не заметила, как прошла мимо курятника с двумя петухами: белым и пиратом. Ухо уловило, как огненно-рыжий с сизым отливом пират зло щелкнул шпорой: «Гог!»

Потом Маркиза ангелов поднялась на свой этаж. Дверь не заперта. Как всегда. Сколько можно Сказочника учить: замыкай дверь! Из квартиры слышалась музыка. «Брамс! – всегда приговаривал Сказочник. – Брамс-блямс! Тра-та-та!»

Держа в левой руке крашеное яйцо, Маркиза разулась и скинула куртку.

Плетеное кресло громоздилось между кухней и прихожей.

Она села в него, поджав колени к груди. Плакать не будет.

– Христос Воскрес, – прошептала она и погладила яйцо, словно надеялась на что-то необычное. Словно оттуда выскочит волшебный Алладин с лампой или красавец-князь из сериала.

Из комнаты выскочил Сказочник в шортах.

– Брамс-Тарар-Рррамс! – пророкотал Сказочник. – Ты чего это невесела, чего нос повесила?

Маркиза молчала.

Она сжимала длинными, испачканными красной акварелью пальцами яйцо. Скорлупа треснула, как раз между «Кристиной» и «Х.В.» Стул под ней жалобно взвизгивал.

– Что, дома никого? – спросил Сказочник.

– Ага! – соврала Маркиза. Ей не хотелось подводить подругу.

– Врешь, поди? – заглянул ей в глаза Сказочник.

– Вру!

– Когда? В первый или во второй раз врала?..

– И в первый, и во второй, и в третий.

– Врать полезно, молоко в холодильнике прокисает.

– А имя у петуха этого, Гога этого, есть? «Гог» – ведь это фамилия.

Сказочник улыбнулся: во дает!

– Винсентом звали.

– Смешно! Он что, вино любил?

– Вино вперемешку с сеном!.. Так, ангел в сарафане, не пудри мне мозги. Промокни глаза. И…

И… Христос Воскресе! Похристосоваемся, Маркиза ангелов!

Маркиза с серьезным, взрослым лицом отложила треснувшее яйцо в угол стула. За скатавшуюся там накидку. Встала на треснувшие прутья и вытянула губы так, как это делает ее мама. Сравнявшись со Сказочником, она звучно чмокнула его в щеку:

– Не дразнись больше, я тебя уже люблю!

Фейхоа

– Ничего нет на свете дряннее романтики – с жаром воскликнул Черкесов, пригладив свои три волосинки. – Это я, милый мой, на себе испытал. Уж я-то ее кушал разливными ложками, солдатским половником.

Он шмыгнул носом, утер крошки с усов и проговорил нарочито невыразительным голосом:

Кто он? Лысый или мохнатый?

Он? Она? Хоть свихнись с ума,

Но как хочется в каждой хате

Хоть немножечко фейхоа.

Откинулся на спинку стула:

– Знаешь ли ты, человек северный, что это за штука такая – фейхоа?

– Фрукт из Абхазии! В нем полезный йод, земляникой пахнет!

– Тэкс. А йод для чего нам?

– Для умственной деятельности.

– Вот-вот. А у меня этой самой умственной деятельности нет ни капельки.