Когда дыхание растворяется в воздухе. Иногда судьбе все равно, что ты врач

Хотя медицинское образование и опыт работы врачом помогли мне сориентироваться в море информации и составить на ее основе свой прогноз, они никак не были мне полезны как пациенту. Они не могли посоветовать нам с Люси, что делать дальше. Стоит ли нам рожать ребенка и, что называется, давать миру новую жизнь, пока моя постепенно угасает? Имеет ли смысл продолжать бороться за карьеру, которую я на протяжении многих лет строил таким упорным трудом, не будучи теперь уверенным в том, что я успею добиться чего-то большего?

Как и мои пациенты, я встретился со смертью лицом к лицу, и мне нужно было понять, что наполняет мою жизнь смыслом. Я знал, что без помощи Эммы мне никак не обойтись. Я разрывался между ролями врача и пациента и в поисках ответов на вопросы углублялся то в науку, то в литературу. Перед лицом смерти я хотел пересмотреть свою старую жизнь или, быть может, построить новую.

Большую часть недели я проводил на лечебной физкультуре. Раньше я направлял на нее практически каждого пациента, но сам только сейчас осознал, насколько это тяжело. Врачи примерно представляют, что значит быть больным, но, пока они сами не заболеют, они не могут понять этого на 100 %. Это как влюбиться или родить ребенка. Например, когда тебе ставят капельницу, во рту возникает ощутимый соленый привкус. Говорят, что подобное испытывает практически каждый, но мне не было об этом известно даже после одиннадцати лет в медицине.

На лечебной физкультуре (ЛФК) я вовсе не занимался с утяжелениями: я просто поднимал ноги. Это оказалось утомительно и унизительно. Мой мозг был в порядке, но я чувствовал себя совершенно другим человеком. Тело стало слабым и вялым: человек, который c легкостью пробегал полумарафоны, остался в прошлом, и это уязвляло мою личность не меньше, чем адская боль в спине, постоянная усталость и тошнота. Карен, мой инструктор по ЛФК, спросила меня о моих интересах. Я выделил два: катание на велосипеде и бег. В противовес слабости возникло упорство. День за днем я продолжал свой путь вперед, и каждое, даже самое маленькое улучшение самочувствия расширяло мои возможности. Я стал увеличивать количество повторов, продолжительность тренировки и вес утяжелителей, еле сдерживая рвоту. Через два месяца я уже мог сидеть в течение получаса и не уставать. Я снова был способен встречаться с друзьями за ужином.

Как-то раз мы с Люси поехали на Каньяда-Роуд, наше любимое место для велопрогулок. Раньше мы катались там, но теперь холмы для меня стали слишком круты. Я еле-еле преодолел девять километров. Это и сравнить нельзя было с замечательными пятидесятикилометровыми заездами, которые мы совершали прошлым летом, но я хотя бы мог балансировать на двух колесах.

Что это было: победа или поражение?

ТОЛЬКО В КАБИНЕТЕ ОНКОЛОГА Я СТАНОВИЛСЯ САМИМ СОБОЙ. ВНЕ ЕГО Я НЕ МОГ ПОНЯТЬ, КЕМ ЯВЛЯЮСЬ НА САМОМ ДЕЛЕ.

Я начал с нетерпением ждать встреч с Эммой. В ее кабинете я становился самим собой. Вне его я не мог понять, кем являюсь на самом деле. Так как я оставил работу, я уже не чувствовал себя собой: нейрохирургом, ученым, молодым человеком с большим будущим. Находясь дома в обессиленном состоянии, я боялся, что не могу быть хорошим мужем для Люси. Из подлежащего я превратился в прямое дополнение каждого предложения моей жизни. В философии XIV века слово «пациент» означало «объект действия», и я чувствовал себя таким объектом.

Как врач я был агентом, причиной. Как пациент я представлял собой лишь объект действий. Но в кабинете Эммы мы с Люси могли шутить, общаться на жаргоне, свободно говорить о наших мечтах и надеждах, пытаться планировать будущее. Даже два месяца спустя Эмма отказывалась дать мне хоть какой-то прогноз, отвечая, что вместо статистики я должен сосредоточиться на том, что действительно для меня важно. Меня это слегка разочаровывало, но я хотя бы чувствовал себя кем-то, человеком, а не вещью, иллюстрирующей второй закон термодинамики (все процессы в природе стремятся к энтропии, разрушению и т. д.).

Перед лицом смерти многие решения приходится принимать срочно и бесповоротно. Первоочередным для нас стал вопрос о рождении ребенка. Несмотря на то что наш брак приобрел некоторую напряженность к концу моей резидентуры, мы с Люси всегда очень любили друг друга. Если способность людей устанавливать отношения является краеугольным камнем смысла жизни, то, как нам казалось, воспитание ребенка должно добавить измерений этому смыслу. Мы всегда мечтали стать родителями и вопреки всему решили поставить еще один стул к нашему семейному столу.

Мы с Люси очень хотели ребенка, но оба думали друг о друге. Люси надеялась, что у меня впереди еще долгие годы, но, оценивая мой прогноз, полагала, что я сам должен решить, хочу ли я провести оставшееся время в роли отца.

– Чего ты больше всего боишься? – спросила она меня однажды ночью, когда мы лежали в постели.

– Покинуть тебя, – ответил я.