Когда дыхание растворяется в воздухе. Иногда судьбе все равно, что ты врач

Это и был мой прогноз. Нет, не прогноз, а скорее мое оправдание. Оправдание моему решению вернуться к жизни и нейрохирургии. С одной стороны, я ликовал при мысли о десяти годах. С другой стороны, мне хотелось, чтобы Эмма сказала: «Нейрохирургия – это слишком сложно, выберите что-нибудь попроще». К своему большому удивлению, я понял, что даже в последних нескольких месяцах был один проблеск света: отсутствие необходимости нести огромный груз ответственности, неразрывно связанный с нейрохирургией. Признаться, часть меня хотела уклониться от этого и сейчас.

Нейрохирургия – очень сложная область медицины, и никто не винил меня в том, что я не возвращался к ней.

МОРАЛЬНЫЙ ДОЛГ ПЕРЕВЕСИЛ ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ, И Я СНОВА ЗАХОТЕЛ ВЕРНУТЬСЯ В ОПЕРАЦИОННУЮ И ОЩУТИТЬ НА СЕБЕ ВЕСЬ ГРУЗ ОТВЕТСТВЕННОСТИ.

Люди часто спрашивают, можно ли считать нейрохирургию призванием, и мой ответ на это всегда утвердителен. Если воспринимать ее как работу, то это будет одна из худших работ из всех возможных.

Несколько моих преподавателей яро раскритиковали мое желание снова заниматься медициной: «Разве ты не должен сейчас проводить время с семьей?» «А вы не должны?» – так и хотелось мне ответить. Я принял решение вернуться в нейрохирургию, потому что она для меня священна.

Мы с Люси достигли пика карьеры: перед нами простиралась Кремниевая долина с ее безграничными возможностями и зданиями, в которых находились крупнейшие биомедицинские и технологические достижения последнего поколения.

Желание снова взять в руки хирургическую дрель было слишком большим. Моральный долг перевесил все остальное, и я снова захотел вернуться в операционную и ощутить на себе весь груз ответственности. Люси целиком поддержала мое решение.

Я позвонил директору резидентской программы и сообщил ему о своей готовности вернуться. Он обрадовался. Мы с Викторией обсудили, как мне снова влиться в коллектив и начать работать. Я попросил другого резидента заменять меня в случае, если мне станет плохо. Кроме того, мне позволили проводить по одной операции в день. Я понимал, что за пределами операционной я физически не смогу работать. Мы решили нагружать меня постепенно. Я получил план операций и увидел, что первой по списку идет височная лобэктомия[60] – одна из моих любимых операций. Часто эпилепсия вызвана нарушением работы гиппокампа, расположенного в медиальных височных отделах полушарий мозга. Удаление гиппокампа может устранить эпилепсию, но операция эта крайне сложна: в ходе нее необходимо аккуратно вырезать гиппокамп из мягкой мозговой оболочки в непосредственной близости от мозгового ствола.

Ночь перед операцией я провел, изучая учебники, повторяя анатомию и ход хирургического вмешательства. Спал я беспокойно: мне снилась наклоненная голова, пила у черепа, свет, отражающийся от мозговой оболочки. Я встал с постели и надел рубашку и галстук (я вернул хирургический костюм еще несколько месяцев назад, полагая, что он больше мне не понадобится). Приехав в больницу, я впервые за восемнадцать недель облачился в знакомое голубое одеяние. Сначала я поговорил с пациентом и убедился в отсутствии у него вопросов, а затем начал подготавливать операционную. Пациента интубировали, и мы с напарником были готовы начать. Я взял скальпель и стал медленно рассекать кожу прямо над ухом, стараясь ничего не забыть и не совершить ошибок. С помощью электрокаутера[61] я углубил разрез до кости, а затем приподнял кожный лоскут с помощью крючков. Все казалось знакомым, мышечная память меня не подводила. Я взял дрель и стал сверлить три отверстия в черепе. Пока я это делал, напарник сбрызгивал сверло водой, чтобы оно не нагревалось. Затем я взял краниотом[62], соединил три отверстия и с характерным скрипом снял довольно большой участок кости. Обнажилась серебристая твердая мозговая оболочка. К счастью, я не повредил ее дрелью (это частая ошибка начинающих). С помощью острого ножа я вскрыл твердую мозговую оболочку, следя за тем, чтобы не надрезать мозг. Опять успех. Я начал расслабляться. Чтобы эта оболочка не мешала во время основного хода операции, я ее подшил небольшими стежками. Мозг слегка пульсировал и влажно поблескивал. Огромные средние мозговые вены были видны на поверхности височной доли. Знакомые персиковые извилины манили меня.

Внезапно у меня в глазах помутнело. Я положил инструменты и на шаг отступил от операционного стола. Мной овладело странное чувство легкости.

«Простите меня, – сказал я второму хирургу. – Я чуть не потерял сознание. Думаю, мне нужно прилечь. Джек, младший резидент, заменит меня».

КАЖДАЯ ОПЕРАЦИЯ, КОТОРУЮ Я ПРОВОДИЛ, КАЗАЛАСЬ ЗНАКОМОЙ, НО РАБОТАЛ Я МЕДЛЕННЕЕ, ЧЕМ РАНЬШЕ.