Когда дыхание растворяется в воздухе. Иногда судьбе все равно, что ты врач

Медицинский туман медленно начал рассеиваться: теперь у меня хотя бы было достаточно информации, чтобы погрузиться в книги. Хотя четких данных мне найти не удалось, я выяснил, что у людей с мутацией EGFR продолжительность жизни в среднем была на год дольше, при этом многие из них жили с раком довольно длительное время. Эти данные были куда оптимистичнее тех, по которым у людей с моим диагнозом имелся 80 %-ный шанс умереть в течение двух лет. Теперь мне следовало определиться, чем я буду заниматься остаток жизни.

На следующий день мы с Люси отправились в банк спермы, чтобы заморозить половые клетки. Мы всегда хотели родить детей после моего окончания резидентуры, но жизнь распорядилась иначе. Неизвестно, какое воздействие могли оказать противораковые препараты на мои сперматозоиды, поэтому, чтобы сохранить шанс на зачатие детей, мне нужно было заморозить сперму до начала лечения. Молодая женщина рассказала нам о различных способах оплаты процедуры, вариантах хранения спермы и оформлении официальных документов на право собственности. На ее столе лежало множество разноцветных буклетов о различных развлечениях для людей, больных раком: уроки импровизации и пения а капелла, музыкальные вечера и т. д. Я завидовал их счастливым лицам, понимая, что у большинства из этих людей формы рака, хорошо поддающиеся лечению. Статистически у многих из них были весьма неплохие шансы на выздоровление. Во всем мире только 0,0012 % 36-летних людей больны раком легких.

ВО ВСЕМ МИРЕ ТОЛЬКО 0,0012 % 36-ЛЕТНИХ ЛЮДЕЙ БОЛЬНЫ РАКОМ ЛЕГКИХ.

Конечно, всем онкологическим больным не позавидуешь, но есть просто рак и РАК, болеть последним в высшей степени неприятно. Когда женщина попросила уточнить, что случится со сперматозоидами «в случае смерти» одного из нас и кому перейдет право собственности на них, Люси расплакалась.

Слово «надежда» появилось в английском языке примерно тысячу лет назад и первоначально сочетало в себе значения слов «уверенность» и «желание». Я был уверен в смерти, но не в жизни, которой так желал. Говоря о надежде, имел ли я в виду, что мне нужно оставить внутри себя место для необоснованных желаний? Нет. Медицинская статистика использует цифры не только для описания выживаемости, но и для измерения доверия, применяя такие инструменты, как уровень доверия и доверительный интервал[57]. А может, цифры – это просто цифры? Может, я, как и все другие пациенты, верил, что стану исключением из статистики? Это ли было надеждой?

Я понял, что мои отношения со статистикой изменились, как только я сам стал частью ее.

За время резидентуры я бесчисленное множество раз обсуждал с пациентами и их близкими пессимистичные прогнозы. Это одна из самых важных задач каждого врача. Решать ее проще, когда пациент – 94-летний старик с последней стадией деменции и кровоизлиянием в мозг. Но для пациентов вроде меня, 36-летних с последней стадией рака, найти нужные слова невозможно.

ЛЕКАРСТВ ОТ СТРАХА СМЕРТИ, К СОЖАЛЕНИЮ, НЕ СУЩЕСТВУЕТ.

Причина, по которой врач не дает пациенту точного прогноза, заключается не только в том, что он не может этого сделать. Конечно, если ожидания пациентов выходят за рамки здравого смысла (кто-то планирует дожить, скажем, до 130 лет, а кто-то считает безобидную пигментацию на коже знаком приближающейся смерти), то врач может вернуть их в границы реального. Дело в том, что пациенты вовсе не чувствуют потребности в научных знаниях, имеющихся у врача; их интересует смысл своего нового существования, который они сами должны найти.

Чрезмерно углубляться в статистику – все равно что пытаться утолить жажду соленой водой. Лекарств от страха смерти, к сожалению, пока не существует.

Я ПЕРЕСТАЛ СЧИТАТЬ СЕБЯ ПРИВЛЕКАТЕЛЬНЫМ, НО, ЧЕСТНО ГОВОРЯ, Я ПРЕДПОЧЕЛ БЫ БЫТЬ УРОДЛИВЫМ, НО ЖИВЫМ.

Когда мы вернулись домой из банка спермы, мне позвонили из больницы и сообщили, что у меня, как и предполагала Эмма, поддающаяся лечению мутация EGFR. К счастью, химиотерапия была отменена, и «Тарцева», маленькая белая таблетка, стала моим лекарством. Вскоре я ощутил прилив сил, и во мне даже затеплилась надежда. Туман, окружающий мою жизнь, начал рассеиваться, и местами теперь проглядывало голубое небо.