Кофейные истории

– Больше всего, право, меня в этой истории удивляет не появление якобы мёртвой незнакомки с серебряной монетой, а то, что мистер Твигги так разоткровенничался с вами. Я всегда считала, что почти любого могу разговорить, но здесь, пожалуй, оказалась бы бессильна. Не могу предположить даже, в чём секрет!

– Вероятно, в моём обаянии, перед которым никто не способен устоять, – с кислым выражением лица откликнулся Клэр. И добавил на редкость противным тоном: – Можно подумать, у этого вашего афериста вообще были шансы.

Признаюсь откровенно, мне стало смешно – настолько эти слова не вязались с дядиным обликом и манерой речи. Но Эллис, заметив, что я развеселилась, неподдельно перепугался и даже замахал руками:

– Вот только не повторяйте моей ошибки, Виржиния! Только не опять. Я-то на это попался, а вы будьте умнее!

Тут я, разумеется, не выдержала – и наконец рассмеялась.

– Разумеется, обаяние. Неотразимое обаяние, точнее.

Выражение лица у Клэра на секунду изменилось, словно бы стало шкодным, каверзным.

– Не вижу ничего смешного, – сладко-сладко заметил он, поднимаясь из-за стола. – Или вы не верите, что я могу быть очаровательным, дорогая племянница?

– Признаться честно… – начала было я – и осеклась, потому что дядя плавно, скользяще шагнул, обогнул стол – и очутился рядом со мною.

И – подцепил меня пальцами за подбородок, заставляя запрокинуть голову.

Исчезла та гаденькая, брезгливая гримаса, которая портила Клэра большую часть времени; черты лица смягчились, и только слегка нахмуренные брови придавали теперь ему серьёзности. Губы, немного масляные после пирожного, были чуть разомкнуты; на скулах появился намёк румянец.

Клэр молчал – целых полминуты, почти вечность – а потом заговорил, и его голос, обычно скрипуче-противный, сейчас звучал более томно и глубоко.

– Невинной и глупенькой девице, которая готова покраснеть из-за любой мелочи, не стоит даже пытаться вообразить, какие порочные глубины бывают скрыты в человеке… Я всего лишь сказал «порочный», моя дорогая племянница, а у вас уже щёки алые, точно розы, – он склонился ко мне чересчур низко, обдавая тёплым дыханием и слабым лимонным ароматом. И – внезапно усмехнулся, вызывая мурашки по спине: – И пока это происходит, замуж вам рано.

Тут я запоздало сообразила, что он шутит надо мною – и наконец отстранилась. Клэр, изрядно позабавленный моим замешательством, возвратился на своё место – такой же, как обычно… нет, даже более противный. В пять раз, совершенно точно!

– Я не глупенькая, не наивная и не… – начала было я возмущённо, но быстро прикусила язык, сообразив, что едва не сказала «не девица». – И не позволю смеяться над собою. Как вам не стыдно!

Но, конечно, им было не стыдно – ни хохочущему Эллису, ни Клэру, как теперь стало очевидно, начисто лишённому совести.

– А я вас предупреждал, – веселился детектив. – Из самых, так сказать, лучших побуждений.

– Оставлю без сладкого, – холодно пригрозила я. – На месяц. И Мэдди скажу, чтоб не делилась пирожными.

– Я поделюсь, – тут же испортил воспитательный эффект Клэр. – Не плачьте, мальчик мой, свою конфету вы получите.

– А вы… – обернулась я к нему, не зная, чем пригрозить. И – вспомнила, что собиралась поговорить с ним о своей матери, точнее, о её странностях. – А вы в наказание придёте на днях в «Старое гнездо» и выпьете целую чашку согревающего горячего шоколада с имбирём и перцем от Георга. И когда щёки у вас покраснеют, как у невинной девицы, так и быть, я вас прощу.

– В такую жару долго ждать не придётся, хватит и одного глотка, – жеманно произнёс Клэр, обмахиваясь ладонью. – Впрочем, благодарю за приглашение, милая племянница, непременно буду.

На том мы и закончили; записи Эллис забрал с собою, пообещав, однако, заглянуть в скорейшем времени и доложить, если появится что-то новое… Что же касается дяди, то он пребывал в отличном настроении целых два дня к ряду, из чего я сделала вывод, что мне надо чаще при нём заливаться краской.

Это, право, не так уж сложно, зато результат превосходит все ожидания.

***

Говорят, что нет ничего более постоянного, чем временное. Магда – в те времена, когда ещё работала в особняке – рассказывала, что как-то леди Милдред привезла из очередного путешествия на материк расписную фарфоровую тарелку. Это была чудовищно безвкусная вещь: по зелёной глазури, изображающей долину реки, вился синий червяк, справа и слева от которого горели небрежные мазки красного и жёлтого цвета. Сие произведение искусство носило название «На берегах Видурля», а преподнёс его глава мелкого провинциального городка, горячий поклонник искусства, который о себе говорил: «Да я и сам в некотором роде художник, ха-ха!»

Избавиться от подарка сразу было невежливо, потому в багаже она доехала аж до самого Бромли. Там леди Милдред снова подивилась на аляповатую тарелку и велела прислуге «временно» повесить её в галерее, чтобы при случае показать своей подруге, Глэдис, и посмеяться вместе. Но случай всё никак не представлялся, а потом и вовсе стало не до того…

Прошло десять лет.