Кофе на утреннем небе

Мне приходилось жить в плену её противоречий, несмотря на то что я был гораздо старше Алисы, иногда я чувствовал себя влюблённым в училку школьником, следящим за каждым её движением, который ловил на лету колебания её связок, пытаясь решить уравнение с двумя неизвестными: я и она. Я даже чувствовал, как сквозь меня проходят синусоиды колебаний её настроения, а голос её, словно колёсико на радиоприёмнике, то прибавлялся в порывах страсти и притягивал всё живое, особенно меня, то становился тише и проникновеннее, я верил в тишину любви.

Постель наша была глубока настолько, что мы засыпали в объятиях, доверяя друг другу свои мечты, свои страхи, свои чувства, свои тела. Лишь утром обнаруживая последних разбросанными по всей кровати в том беспорядке, который больше нравился ночи, у неё были свои счёты с любовниками.

Только когда я остался один, я понял всей душой и частью тела, какое благотворное влияние оказывала она на меня. Будто чего-то недоставало, точнее сказать, она уже доставала другого. Как же ему повезло…

* * *

– Вот дура! Я же всю жизнь хотела быть любимой. Вместо того чтобы полюбить самой.

Тело её набирало скорость, раздвигая пространство толпы на тротуаре словно на взлётной полосе, чтобы, расправив крылья, перейти на бег, но всё время сдерживала себя. Сквозь пелену мокрых ресниц танцующие огоньки, словно человеческое племя, вооружённое факелами, то преследовало её, то маячило, подстерегало где-то впереди.

«Ты расстроена?» – спрашивала она сама себя. «Я? Нет! Что ты! Меня не расстроили, меня четвертовали!» – тут же ответила она себе. «А я тебе говорила, что он подонок, что он будет крутить тобою как захочет, когда захочет и сколько захочет. Ты же меня не слушала. Теперь получила!» – начала она читать себе мораль. «И куда ты идёшь в таком состоянии, в такой поздний час?» – чуть смягчился её тон. «А тебе какое дело? Может, в руки нежного насильника, может, в лапы жестокого мецената, да хоть в ноги бывшему, мне уже всё равно». «Иди, иди! Только тушь сначала вытри, а то не возьмут». Некоторое время она шла молча, убирая платком слабинки характера, пока вновь не включился внутренний голос: «Послушай, хватит уже убиваться. Ты же красивая баба и не глупая, у тебя же вся жизнь впереди, у тебя же молодость в руках, у тебя же есть я».

«Куда я бегу?» Обессилив Марина плюхнулась на асфальт. Она видела краем глаза, что Максим сзади уже догоняет. Сняла туфлю с ноги и запустила в мужа. «Надо же, поймал. Пусть поднимает меня, утешает и ведёт домой».

* * *

– Мне важно содержание. Мне абсолютно наплевать, как натянута кожа на её лице, где там отверстия. Всё равно под ней тот же самый скелет, тот же самый череп, как и у всех. А молодость тела никогда не сможет сравниться с молодостью ума. Сколько смогут общаться ваши тела, тридцать минут от силы, а душам нужно общаться постоянно. Я понимаю, что сейчас важна форма, содержание никого не волнует, возьми, к примеру, шоу-бизнес или модельный, разве кому-то важно что там внутри звёзды, важнее, как она выглядит, как она сложена. Даже если взять литературу, в памяти поколений остаются только те произведения, которые послужили новыми формами выражения мысли.

В этом плане женщины мудрее. Я всегда знал, что если мужчину больше волнует форма, то женщину – содержание. Если говорить о моём содержании в эту пятницу, то я, наверное, был похож на гранёный блестящий стакан среднего размера лет тридцати, в костюме и джинсах, наполовину наполненный виски. И чтобы добавить ещё оптимизма моему отлаженному механизму, не хватало одной маленькой, но важной детали, который можно было бы привести его в действие, одной маленькой музы, чтобы вдохновить его на подвиги. Я заказал ещё одну порцию виски.

Я слушал Томаса и вспоминал Алису. Её бесконечно творческий характер напоминал мне улей с пчёлами, которые то зло кусали меня, защищая своё личное пространство, то угощали бескорыстно мёдом, признаваясь в любви.

– Разочарование тоже способно вдохновлять иногда пуще красоты. Если люди вдохновляют писать про них, то женщины – вдохновляют писать для них, – снова включил я слух и погрузился в шёлковый баритон Томаса.

– А природа? Мне кажется, тема природы не раскрыта в твоих произведениях, – нарисовал я на своём лице улыбку, тем самым давая понять, что это была шутка.

– Разве женщина не природа?

– Ну, тогда ты природовед, – рассмеялись мы вместе.

– Ой, как только меня не назвали уже: бабознай, женщиновед, феминолог. Но если уже говорить о деревьях и прочих животных, то природа тоже вдохновляет. Сегодня утром, не вылезая из постели, отвечал на вопросы одной местной газеты. «Как вы считаете, наш город сексуален?» Я не знал, что сразу ответить, и решил взглянуть на него ещё раз, встал с кровати, раскидал по углам занавески. На меня посмотрело окно своими честными серыми глазами, и я сразу же нашёл доказательство своим опасениям: наш город действительно сексуален, стоило взглянуть в окно, а там сто пятьдесят оттенков серого.

– А у меня под окном ворона гнездо свила.

– Сколько комнат? – допив виски, деланно озадачился Томас.