Кофе на утреннем небе

– Я люблю его, – стала размышлять она вслух, – он судя по всему – другую, та – своего идеального мужа, муж – любовницу, инстинктивно. Все любят не тех, пора выходить из круга, – порвала она драгоценную нить лёгким усилием.

Рука жены тоже инстинктивно потянулась к шее и нашла там закованную в цепи золотую монетку, которую Максим подарил давным-давно, сняв со своей шеи. Которую она почти не снимала, только иногда после ссор. Она даже вспомнила его слова, когда спросила, что значит эта монетка.

– Как в море, кидают на счастье, чтобы непременно вернуться. Здесь две стороны одной медали, и обе они блестящие. Тело – это одна сторона женщины, ум – твоя другая сторона, ты переворачиваешь её, когда мне надоедает, а скорее я тебе. Сидя за столом, лёжа на диване, на другом конце суши, каждый оборот даёт мне новую картинку. Ты – моя золотая монета с дырочкой, носи, чтобы я не потерял тебя, всякий раз, когда ты будешь трогать её, я буду чувствовать твои прикосновения, я буду всегда слышать твоё сердце, оно томно кричит моему что-то очень нежное, надеюсь, они не обсуждают бытовые проблемы или политику. Они пьяны и буянят от счастья, они сходят с ума, они безобразничают.

Раньше, когда она теребила эту цепь воспоминаний на шее, ей было приятно, теперь – больно: «Так или иначе, вещи дарят не только от чистого сердца, но ещё – чтобы крепче нас привязать». Кому машину, кому квартиру, ей достался изящный золотой ошейник.

Рвать её она не стала, просто разомкнула замочек, и та золотой струйкой стекла в её холодную ладошку. Зажала её и снова вернулась к экрану, где девушка уже делилась с трубкой своими переживаниями:

– Мы же словно дворовые собаки, сильнее привязываемся к тем, кто нас недолюбливает. Так и живём, пока в один жуткий день не обнаружим, что привязаны за поводок к столбу.

* * *

Когда твоя баба с тобой в контрах, она становится милой с другими мужиками и нарочито громко смеётся. Я никогда не слышал, что Алиса может так громко смеяться. Уже пожалев, что позвал её на презентацию новой книги, я продолжал пить, как будто ничего не произошло, про себя рассуждая:

«Ведёшь себя как с… как с… которая кроме казни в постели ни хрена не понимает. Но я же не боксёр, мутузить свою душу, твоё тело до полной ненависти не моё предназначение, только нервы надо мной смеются, мне на них не сыграть». Я почему-то вспомнил, как бросил музыкальную школу во втором классе, нашу любовь можно было охарактеризовать как сольфеджио, в котором я ограничивался непониманием, а ты, словно препод противный, это чувствуешь и пользуешься так прилежно, так расточительно. Что в результате я так и не научился играть на своём любимом фортепиано.

Я как маньяк к маньяку к жизни обращаюсь, сколько можно терпеть это безобразие, ни любовеньки завалящей, ни дружбища, некому в душу отложить, некому помочиться в жилетку, есть работа, я стою крепко на ногах, на Евразии, но этого мало, стоит только ей отвернуться, безумной моей Алисе, как время безвозвратно уходит, и я начинаю искать что-то более настоящее.

Да, женщины всегда были очаровательны своей непредсказуемостью. Встретившись, полюбив, разведя детей, после долгих уговоров ты однажды переезжаешь в другое её полушарие и твой внутренний мир переворачивается, если раньше ты видел его лицо, то теперь зад. А она будет подливать масла в пожар твоего сердца, топить в грязи, даже если ты будешь подыхать от ран, вставит в глаза линзы равнодушия, сядет поудобнее и будет наслаждаться. Всегда приятно наблюдать, как мужчина работает, зарабатывает деньги, покупает машины, снимает квартиры, строит дом, приглашает на свидание в кино, в кафе, дарит цветы, золото, предлагает руку, потом сердце, забирает руку, оставляет сердце. В лучшем случае всё заканчивается сексом.

– А в худшем? – услышал мой бред бармен.

– А в худшем ему не дадут. Проблема мужчины в том, что он слишком много думает о женщине как об источнике наслаждений, вместо того чтобы подумать о ней как о предмете искусства.

Характер у Алисы действительно был своеобразный: вечером она с ним разводилась, чтобы ночью почувствовать себя невестой и провести первую брачную ночь, а утром вновь выскочить за него замуж.

* * *

Утром я дышал перегаром в трубку за рабочим столом: