Он пытался сделать мне больно, но преуспел в другом — неуправляемая волна ярости захлестнула меня с ног до головы. Я сгреб за лацканы пиджака тщедушное тело, вздернул вверх, а затем швырнул его изо всей силы. В своей слепой ярости я даже не видел, куда бросал, но звон разбитого стекла и дикий крик боли сняли шоры гнева с моих глаз, и я с некоторой оторопью увидел, как на острых, зазубренных осколках стекла и дерева, торчащих из сломанной рамы, корчится, в предсмертных судорогах старый головорез. На пол, пузырясь, хлынула кровь. Резко отвернувшись от этой отвратительной картины, я встретился взглядом с ирландцем. Мюррей сразу понял, что я чувствую.
— Брось, Дик! Считай, что прихлопнул таракана не башмаком, а рукой!
Ярость, бурлившая в моих жилах, куда-то испарилась, и я почувствовал себя столетним старцем. Наступил откат — моральная и физическая усталость после сильнейшего всплеска эмоций. Полыхнула огнем ножевая рана на груди.
— Что с этим будем делать? — и Мюррей ткнул стволом пистолета в сторону Левши.
— С этим? — мой взгляд остановился на уголовнике. — Кончать.
— Я знаю!! Я скажу, если оставите мне жизнь! Одноглазый был не один!
— Ты это об адвокате? — криво усмехнулся я.
— Откуда… ты знаешь?!
Джеймс вскинул руку и нажал на курок. Голова Левши дернулась и медленно завалилась набок, открывая безобразное красно-серое пятно на светлых обоях. Мы вышли на улицу.
— Где ты поставил машину?
— Сразу за углом. Как я сыграл роль таксиста?
— Неплохо. Может, тебе начать подрабатывать таким образом?
— Нет! Мне больше нравится стрелять, чем сидеть за баранкой.
Завернули за угол. Такси стояло на своем месте.
— Тебе куда?
— Добрось до клуба. У меня там машина.
— Хорошо.
Ехали всю дорогу молча. Только когда я выходил, то сказал:
— Спасибо, Джеймс.
— Не надо меня благодарить. Просто следующий раз дай мне всласть пострелять.
— Как насчет мерзкого, жирного адвоката?
— Ты умеешь делать дорогие подарки, Дик. Ненавижу эту братию с тех пор, как разводился с женой.
Добравшись до своего «Кадиллака», я сел и с минуту смотрел на улицу, залитую светом фонарей. Как я устал. Сидеть бы так вечность, закрывшись от всех, никого не видя, и чтобы меня никто не видел. До смерти захотелось домой, в свое время. По улице шли нарядно одетые люди, разговаривая и смеясь, а мне они казались серыми, безликими и плоскими фигурами. Я и сам превратился… Стоп! Не раскисать! Поддаться своим чувствам — значит, сдаться, отдать себя на растерзание этому жестокому и паршивому миру.
— Хватит ныть! — процедил я сквозь зубы, обращаясь к самому себе. — Жизнь продолжается! Улыбнись, парень!
Я взялся за руль и улыбнулся, затем посмотрел на себя в зеркало. Лучше бы я этого не делал! Наверно, самый отпетый убийца при виде этой улыбки постарался бы убраться с моей дороги как можно быстрее.
Глава 12
Утром я позвонил Квентину Дэнхому, ирландцу, владевшему похоронным бюро. Тот перенаправил меня к своему двоюродному брату, Патрику, который работал у него управляющим. Когда я приехал, тот встретил меня с распростертыми объятиями. После того, как мы все обсудили, он неожиданно спросил:
— Дик, кем тебе покойный приходится?
Я помолчал, раздумывая. Раньше я знал его как хорошего человека, с которым приятно проводить время, но после откровений в его письме… В моей памяти еще было свежо предательство Джека Грубера.
— Я его почти не знал, — помолчав, добавил: — Просто кроме меня его некому хоронить.
Тот некоторое время смотрел на меня, ожидая продолжения, а когда понял, что его не будет, сказал:
— Все будет хорошо, Дик. Похороним по высшему разряду!
— Спасибо, Патрик!
Выйдя, я несколько минут обдумывал, что делать: заняться своими делами или разом завершить все, связанное с наследством.
«Раз начал, закончу».
Антикварную лавку я нашел быстро, но так как она находилось в здании, стоявшем на оживленном перекрестке, то мне пришлось отогнать машину дальше, а затем вернуться обратно пешком. Судя по чистым тротуарам и блестевшим на солнце витринам магазинов, было ясно, что это квартал людей со средним достатком. Еще издали я увидел топчущегося у антикварного магазина мальчишку. Подойдя к нему, остановился. Это был плотно сбитый паренек, лет четырнадцати-пятнадцати, с грустными, как у потерявшегося щенка, глазами. В них читался вопрос: что надо, мистер?
— Привет, парень!
— Здравствуйте, мистер! — не слишком бодро ответил тот на мое приветствие. — Вы покупатель?
— А ты продавец? — вопросом на вопрос ответил я.
— Э… Был продавцом, пока хозяин был жив. Теперь даже не знаю…
— Зато я знаю. Антиквар… э… Морис Лепье завещал мне свой магазин.
— Вам?! Я вас… совсем другим представлял. Как… хозяина. Пожилым. А вы… молодой и здоровый, как… Гм!
— Ну, чего замолк! Продолжай!
— Извините меня, что не так скажу. Вы больше похожи… на бандита. Вы не обиделись?! Эх! Зря я это сказал! Хозяин всегда мне говорил, да и отец постоянно твердит: твой язык — твой враг.
— Ты где гангстеров видел? Или книжек начитался?!
— Если бы книжки… Отец магазин скобяных изделий держит, вот к нему и приходят… за платой.
— Не любишь их?