Семнадцатилетняя Маб заподозрила бы, к чему все идет, имей она дело с парнями из Шордича – некоторые провожали ее свистом еще с тех пор, как ей минуло двенадцать. Но семнадцатилетняя Маб, по уши влюбленная в Джеффри, полагала, что молодые люди, изучающие литературу в Кембридже, –
Вот дурочка.
Они с Джеффри целовались на заднем сиденье – она чувствовала вкус бренди у него на губах, – когда «бентли» припарковали в наклон и один из его друзей полез к ней под юбку. Она отодвинулась и шлепнула его с возмущенным «Эй!..». А Джеффри заржал.
– Дождись своей очереди, – лениво осадил он приятеля, спуская рукав Маб и целуя плечо. – Я ее привез, я первый.
«Может, и дурочка, – думала теперь Маб, машинально разделяя пинцетом проводки в другом барабане, – но хотя бы не тупая». На миг она застыла в ледяном оцепенении, недоуменно уставившись на парня, которого любила, – но лишь на миг. В следующую секунду она оттолкнула его что было силы. Ее спину и грудь немедленно обвили чьи-то руки, послышался смех:
– Ты не говорил, что она у тебя такая страстная!
Может, они думали, что все пройдет легко – каждый по очереди, на заднем сиденье, пока двое других курят у бампера. Но парни уже напились, а Маб была выше любого из них и пылала страхом и яростью. Джеффри заработал по три длинные царапины на каждой щеке, а его приятель согнулся с беззвучным стоном, схватившись за яйца. Третий попробовал им помочь, потянувшись с переднего сиденья, но Маб так дернула его за челку, что в кулаке у нее осталась прядь коротких волос. Все это время она визжала, ругалась и рычала, объятая ужасом и бешенством. Втроем им удалось вытолкать ее из автомобиля – она продолжала царапаться и драться; когда ее швырнули на дорогу, напоследок она успела еще раз пробороздить ногтями шею Джеффри. В следующее мгновение она вскочила на ноги, не обращая внимания на горящие огнем исцарапанные коленки, трясущейся рукой стянула туфлю и выставила перед собой острый каблук.
– Только дотронься до меня, – прохрипела она, дрожа так, что едва держалась на ногах, – и я забью это прямо в твой гребаный глаз!
– Ну и тащи теперь свою люмпенскую задницу и люмпенские тряпки пешком в Шордич! Дура! Шлюха дешевая! – отчеканил Джеффри с тем самым аристократическим выговором, от которого у нее всегда сильнее билось сердце.
– Катись ко всем чертям, жалкое трехдюймовое отродье! – крикнула ему Маб и успела заметить, как исказилось от ярости бледное лицо Джеффри, прежде чем «бентли» унесся, освещая себе путь слепящими фарами. А она осталась стоять одна на ночной дороге где-то на окраине Лондона, без денег, без сумочки, зажав в руке одну туфлю и где-то потеряв вторую, в разодранном до пояса желтом платье, сотрясаясь от всепоглощающих, униженных рыданий.
До дома она добиралась четыре часа, ковыляя босиком по ночным улицам. Каждый шаг отдавался в ушах тремя словами. «Дура! Шлюха дешевая. Дура! Шлюха дешевая».
Она прохромала на кухню, осторожно ступая окровавленными ступнями, давно выплакав последние слезы, грязными потеками засохшие на щеках, и возблагодарила небо, что Ма уже спит. Стянула с ног лохмотья, в которые превратились чулки, сняла разорванную комбинацию, платье, которое совсем недавно считала таким прекрасным, и выбросила все в мусор. Потом выпрямилась посреди кухни, высокая, обнаженная, с неподвижным как камень лицом, зажгла сигарету и выкурила ее до конца.
Вот тогда она и решила, что хватит ей быть
Глава 25
ИЗ «БЛЕЯНЬЯ БЛЕТЧЛИ». ИЮНЬ 1941 ГОДА
Редакция ББ снова застукала Дилли Нокса в пижаме на рабочем месте. Конечно, дамы из его отдела слишком гениальны, чтобы заниматься гардеробом шефа, но остается еще множество простаивающих без дела модельеров. Если мистер Хартнелл и мистер Молинё способны придумывать наряды для королевской семьи и Женского королевского морского корпуса, нельзя ли их попросить заодно одеть Дилли Нокса? Как-никак война на дворе!
– Барышни, вас перевели на новую задачу.
Работавшая над очередным сообщением Бетт так глубоко погрузилась в нору Белого Кролика, что не подняла глаз на Дилли, пока Пегги не дотянулась до нее и не отняла карандаш.
– Переписку итальянских ВМФ передали другому отделу, – продолжал Дилли, крутя в руках пояс от купального халата, которым были подвязаны его брюки. – Ведь теперь ее осталось так мало…
– Да уж! Какие донесения по флоту, когда никакого флота-то и нет, – ухмыльнулась Пегги.