Но когда она проснулась в глухой темени в три часа ночи, его половина кровати оказалась пуста, и она увидела, что он снова сидит у открытого окна в полурасстегнутой рубашке, уставившись во мглу.
Проснувшись утром, она нашла на подушке записку.
Маб помедлила, подавляя мгновенную реакцию, желание закрыть тему навсегда. Она никогда ни с кем не говорила ни о Джеффе Ирвинге, ни о его мерзких дружках, ни о той чудовищной ночи. Неужели по ней настолько заметно, что кто-то…
Да, наверное, так и есть. Если присмотреться.
Но произнести эти слова вслух, вытолкнуть их изо рта… нет, она не сможет. «Да пожалуй, и не нужно», – подумалось ей вдруг. Взгляд упал на стопку гостиничной писчей бумаги.
Она намыливала голову, сидя в ванне, когда за дверью послышались его шаги. Он зашелестел бумагой, а она так и застыла, обхватив руками колени, и вода стекала с волос на ее голую спину. Минуту спустя под дверью, на щербатом черно-белом кафельном полу ванной, появился сложенный листок. Она дотянулась до него и подняла.
Улыбаясь, Маб выбралась из ванны и завернулась в полотенце. Вытерев руки, порылась в косметичке и отыскала огрызок карандаша для бровей. Косметика по военным временам доставалась слишком тяжело, чтобы изводить ее попусту, но она не смогла удержаться, нацарапала ответ и протолкнула его под дверь, чувствуя, как почему-то бешено колотится сердце.
По ту сторону двери раздалось фырканье. Она неспешно промокнула волосы полотенцем, вставила на место противозачаточную штучку. Когда из-под двери снова выползла бумага, ее сердце подпрыгнуло.
Маб вышла из ванной, завернувшись в полотенце, и увидела Фрэнсиса за письменным столом; он что-то писал, рядом остывала подставка с гренками. Воротник его рубашки был расстегнут, в волосах сверкали капли дождя. Он поднял голову, улыбнулся, уронил ручку в тот же миг, когда Маб уронила полотенце, и они снова бросились друг к другу. Не отрывая своих губ от ее, он посадил Маб на край стола. Она издала протестующий звук – все это происходило слишком далеко от кровати, да еще и на такой высоте от пола. Ей было неуютно. Пришлось крепко к нему прижаться, чтобы не свалиться; руками она обвила его шею, ногами – талию.
– Я тебя держу, – прошептал он ей прямо в ухо. – Можешь биться сколько хочешь, я не дам тебе упасть.
Ее руки и ноги переплелись с его ногами и руками, как лоза, просунутые под ее бедра ладони мужа не давали ей соскользнуть со стола, а в конце она так дрожала, что едва могла держаться прямо. Фрэнсис смущенно потрогал красное пятно у нее на груди и затем потер свою отросшую за день щетину.
– Забыл побриться сегодня утром, – извинился он. – Холостяцкая привычка, пора отвыкать.
Он намыливал щеки над раковиной в ванной, босой, в одних брюках и подтяжках, когда Маб закрыла дверь лишь ради того, чтобы просунуть под нее записку.