Код розенкрейцеров

Все смешалось в голове у Елены. Неужели произошедшее – работа Станислава? А может, просто совпадение? Действительно, как говорит директор, перепил вчера этот урод, вот и начал выкомаривать. Она взглянула на директора. Тот, размахивая руками, продолжал оживленно вещать о вреде пьянства.

– Скажите, Павел Иванович, – неожиданно спросила Елена, – а когда это произошло?

– Как же ты слушала, Донская?! Я же сказал – вчера.

– Нет, в каком часу?

Директор пожал плечами:

– Кажется, после обеда, часа в два… А какое это имеет значение?

– Как какое? – встрял все тот же Гаврилов. – А может, Выгоцкого не покормили, вот Серега и озлился.

– Прекрати! – заорал директор. – Мне надоели твои глупые остроты!

«Все сходится, – потрясенно подумала Елена. – Именно в это время я и Станислав… Неужели он обладает таким могуществом?! Но ведь можно… – Она вдруг представила, что можно сделать при помощи открывшихся способностей брата, потом представила толстяка Веретенникова. – Расправиться, что ли, и с ним? – Жалость шевельнулась в душе. – А может, не стоит. Пусть себе живет. – Тут она вспомнила о его невнятных угрозах. – Слизняк, а туда же! Придется поучить. А Попов? – Она чуть заметно усмехнулась, провела краем язычка по нижней губе. – Этого можно и не трогать. А толстяк не отвертится. Веретено жирное!»

– Убедилась? – было первое, о чем спросил Станислав, когда она вернулась из школы.

Елена кивнула. Он довольно засмеялся.

– А ты не верила. Так-то, сестричка. И мы, уроды, кое-что можем. Когда за второго примемся? Только мне нужна его фотография.

– Но как тебе это удается?

– Не спрашивай, не знаю. Просто делаю, и точка. А как, что… Механизм мне неизвестен. Я же тебе говорил, возможно, в компенсацию за уродство некто вдохнул в меня особый дар.

– Некто – это бог или дьявол?

Станислав внезапно стал серьезным.

– Наверное, дьявол. А может, кто еще.

Через несколько дней Веретенников во время урока неожиданно покинул класс и через минуту бросился с третьего этажа в лестничный пролет. Он не погиб, только сломал обе ноги. По поводу этого события ходили разные слухи, сам же Веретенников после нескорого выздоровления перешел учиться в другую школу.

Елена долго размышляла над случившимся. Что сулят ей возможности брата? Только ли защиту от разного рода посягательств? Неприятностей по этой части у нее больше не случалось, а значит, наказать кого-то не представлялось возможным. Как-то раз она попыталась заговорить с братом об открывавшихся перед ними обоими перспективах, связанных с использованием его способностей. К удивлению Елены, он довольно грубо оборвал едва начавшийся разговор, как только понял, о чем идет речь. Станислав сказал: без надобности использовать свои возможности не желает, это не игрушка, и применять их можно лишь в случае, когда иначе ничего сделать нельзя.

– Если ты думаешь, что я вроде картонного паяца, которого дернешь за ниточку, и он покорно дрыгнет ногами, то глубоко ошибаешься, – иронически сказал он. – Использовать способности я готов лишь в случае необходимости или когда можно сорвать большой куш. И не приставай ко мне попусту.

Со временем Елена почти забыла о случившемся, словно кто-то нарочно вычеркнул его из памяти. Вновь воспользоваться способностями Станислава пришлось, когда она уже училась в медицинском институте. Учеба давалась Елене в общем-то довольно легко, если бы не анатомия. Здесь нужно было просто зубрить, а на это терпения у девушки явно не хватало. К слову сказать, анатомия являлась камнем преткновения не для нее одной, а почти для всего курса и была главной причиной многочисленных отчислений. Первый семестр Елена кое-как переползла, но к летней сессии явственно ощущалось приближение катастрофы.

Преподавал анатомию совсем старый, совершенно седой и дряхлый профессор Максаков. На вид – типичный ученый червь, субъект не от мира сего. Но только на первый взгляд. Фамилия профессора наводила ужас на первокурсников. Несмотря на дряхлость и трясущуюся голову, он требовал абсолютного знания предмета. На Максакова не действовали ни грубая лесть, ни тонкие комплименты, ни протекции и связи. Отдельные девицы пытались использовать свои чары, но, видимо, и женские прелести давно стали ему безразличны. Как рассказывали, он был совершенно одинок и как будто не интересовался ничем, кроме анатомии. В Тихореченск Максаков попал во время войны, да так тут и остался. Поговаривали также: мол, старичок довольно состоятелен, об источниках его богатства ходили весьма туманные слухи.

Елене казалось, что противный старикашка терпеть ее не может. Его нелепые придирки свидетельствовали не просто о неприязни. Максаков с маниакальным упорством добивался от нее знания предмета. Несданных тем накопилось уже столько, что осилить все за оставшееся до сессии время казалось немыслимым. Елена запаниковала.

– Ты чего такая мрачная? – спросил ее как-то брат.

Она поведала о своих проблемах.

– Неужели все так плохо?

– Ты даже не представляешь! Могут отчислить. Как пить дать, отчислят!

– Ерунда. Отец не позволит.