Код розенкрейцеров

– Анатомия, конечно, мой хлеб, – продолжал Максаков, – но не она моя страсть. Хотя, конечно, можно подумать именно так. Главное увлечение всей моей жизни – живопись. Видите ли, я родился в Санкт-Петербурге, по-теперешнему в Ленинграде, град Петра, так сказать. Сызмальства, представьте себе, питал пристрастие. Эрмитаж, Русский музей… Все они исхожены вдоль и поперек. Батюшка мой, царствие ему небесное, тоже пристрастие имел. Правда, по скудости средств ничем стоящим не разжился. А я вот… – Максаков не договорил, включил верхний свет, и картины на стенах ожили.

Елена плохо разбиралась в живописи, но картины действительно впечатляли. Что это за художники – она не представляла. Большинство полотен покрыто сеточкой трещин, что свидетельствовало об их старости.

– Видите ли, душенька, – продолжал профессор, – моя страсть – фламандцы. Вот, например, взгляните: этот набросок принадлежит кисти Рубенса, – он ткнул пальцем в невзрачное, на взгляд Елены, небольшое полотно, изображающее нападение львов на группу всадников. – Можете себе представить – Рубенс! Конечно, существуют сотни, если не тысячи набросков Рубенса. Он весьма плодовитый мастер. Но здесь, в Тихореченске, за тысячи километров от Антверпена! Или вот – Йорданс – застолье. Грубовато, но как сочно. Я вообще обожаю жанровую живопись. Гулянки, карнавалы, народные празднества… Вот Браувер. Не правда ли, великолепно?

На довольно темной картине веселились какие-то средневековые граждане.

Елена издала возглас притворного восхищения, показывая, что пришла в восторг. Она действительно была в восторге, но по другой причине. Мысль о полученном зачете помогла ей реагировать на болтовню старика вполне искренне.

Максаков еще целый час упоенно говорил о фламандцах, сравнивая одного мастера с другим, обращая ее внимание на незаметные профану детали.

– А сколько это все стоит? – наконец не вытерпела девушка.

Максаков быстро взглянул на нее, потом развел руками.

– Затрудняюсь с ответом, – кротко проговорил он.

– И все же?

– Что для меня деньги! – патетически воскликнул профессор. – Я стар, одинок. Вот если бы… – он не договорил, уставился на Елену. – Вы так похожи на мою покойную жену. Вот, посмотрите. – Он подвел девушку к висящей между картин фотографии довольно миловидной пухлой блондинки, не имеющей с Еленой никакого сходства.

– Скончалась несколько лет назад верная спутница жизни, детей нам Господь не дал. Так что нынче я – один как перст.

Елена удрученно вздохнула, разделяя горе несчастного.

– Мне пора идти, – как бы оправдываясь, сообщила она, – уже довольно поздно.

– Но вы навестите меня вновь? – умоляюще произнес Максаков.

– Конечно! – со всей горячностью, на какую была способна, заверила Елена.

– Я буду ждать. Так когда же?

– Через недельку, – чтобы отделаться от старика, пообещала девушка.

– Непременно приходите.

– Ну как? – спросил у нее Станислав, насмешливо вглядываясь в довольное лицо.

– Ты знаешь, замечательно. Зачет я получила. К тому же явно расположила его к себе. Старичок прямо млел. Умолял приходить еще. Словом, произвела фурор. Похоже, он в меня влюбился. Красота – это страшная сила! Еще бы немного и сделал бы предложение. – Елена захохотала.

– Мысль интересная, – серьезно сказал Станислав.

– Скажешь тоже! Жених нашелся.

– А как он живет?

– Убого. Только картины… Он все время о них и рассказывал. Голландцы… фламандцы… Я только про Рубенса и слышала. Спросила, сколько стоит. Он начал неопределенно мямлить. Так я и не добилась ответа.

– Рубенс, говоришь?

– Ага. Набросок.

– Так вот. Этот набросок стоит значительно больше, чем все, что нажили наши с тобой папочка и мамочка.

– Не может быть?!

– Может. И это только одна картинка.

Елена изумленно посмотрела на брата.

– Я тебе советую, сходи к нему еще раз и еще… Сколько нужно.

– Для чего?

– Я же сказал: эти картины стоят огромных денег. Если вывезти их на Запад и продать, можно безбедно существовать до конца жизни.

– Но с какой стати он мне их отдаст? Что он – идиот?! Не выходить же и вправду за него замуж?

– Это и не понадобится. Ты сделаешь, как я сказал.

И она очень скоро вновь отправилась к профессору. В третий визит он сделал ей предложение. Елена вежливо отказала. Максаков пришел в отчаяние. Он всплескивал худыми, словно птичьи лапки, ручками, тряс седовласой головкой, он умолял.

Елена вела себя сдержанно, но не без кокетства. Она позволила взять себя за руку и даже дотронуться до груди. Правда, дальше поцелуя в щечку дело не пошло. «Прыткий старичок», – решила про себя девушка. Максаков наконец не выдержал. Он с гордостью сообщил, что его коллекция стоит очень больших денег, и обещал бросить все свое достояние к ногам Елены. Девушка только смеялась. Теперь она бывала у профессора почти каждый день.

Старичок распалился до предела. Однажды он не выдержал. Запинаясь и всхлипывая, он поведал Елене, что составил завещание, в котором оставляет все ей.

– Теперь мы нанесем ему визит вдвоем, – сказал Станислав, узнав о завещании. – Должен же я познакомиться со своим будущим зятем. Родственными связями нельзя пренебрегать.

– Как же ты туда поднимешься?