Код лихорадки

Неровная линия над ухом отмечала место, где его разрезали, но волосы уже отросли, и он почти не думал об этом. Он решил, что скоро даже не сможет этого почувствовать. Иногда он ощущал глубокую, гулкую боль в черепе, как будто волшебная рука проникала туда и сжимала. Всякий раз, когда он спрашивал доктора Пейдж или его инструкторов об имплантате, они просто говорили ему то, что говорили ему раньше — это анализ его системы — и всегда быстро указывали, насколько реже ему приходилось делать тесты. Это было то, что он действительно ценил.

Доктор Пейдж постоянно убеждала его, что есть причины, по которым он сейчас так изолирован, что они хотят заботиться о нем, оберегать его. Внешний мир был страшным, жутким местом, радиация и шизы повсюду. И она сказала, что им нужно лучше понять болезнь, прежде чем Томас начнет общаться с другими, что его случай — особый, хотя она никогда не вдавалась в подробности. Но она так часто приносила ему книги и карманный развлекательный планшет, что он не сомневался в ее доброте, и это убедило его, что она не просто придумывает что-то, чтобы успокоить его, она всегда помогала ему лучше относиться к своей странной жизни.

Однажды он проснулся с сильной головной болью и тяжелой сонливостью, какой никогда раньше не испытывал. Ему потребовалась вся его сила воли, чтобы встать и выполнить утреннюю рутину. Он вздремнул в своей комнате в обеденный перерыв и почувствовал, что едва успел закрыть глаза, как кто-то постучал в его дверь. Это удивило его, но он вскочил, чтобы ответить, беспокоясь, что проспал весь свой дневной урок. Это движение вызвало новую волну боли, пронзившую его голову.

Его сердце замерло, когда он увидел доктора Ливитта, стоявшего в коридоре, свет падал на его лысую голову.

— Ох. Это вырвалось у Томаса прежде, чем он успел остановиться.

— Привет, сынок, — ответил Ливитт, как никогда бодрый. — Сегодня у нас для тебя большой сюрприз, и я думаю, он тебе понравится.

Томас уставился на него, внезапно почувствовав головокружение. Услышав эти слова, он испытал такой сильный приступ дежавю, что ему показалось, будто он все еще спит.

— Хорошо, — сказал он, пытаясь скрыть свое смущение. Любое изменение в его ежедневном расписании приветствовалось. — В чем дело?

У доктора Ливитта была странная нервная улыбка.

— Мы, Мозгачи, — сказал мужчина с хитрой усмешкой, — решили, что вам пора вступить в контакт с другими людьми. Мы, хм, собираемся начать с Терезы. Как это звучит? Вы хотели бы встретиться и провести с ней некоторое время? Может быть, все пойдет лучше, чем на вашей первой неофициальной встрече. Его улыбка стала шире, но не коснулась глаз.

Томас уже очень давно не чувствовал ничего подобного тому, что горело в нем в этот момент. Больше всего на свете ему хотелось встретиться с Терезой.

— Да, — сказал он, — совершенно верно. Думаю, мне бы это очень понравилось.

Во время прогулки на него снова нахлынуло странное дежавю, как будто он уже проделывал эту самую прогулку с той же самой целью. Мужчина провел его в небольшой кабинет на первом этаже, единственной мебелью в котором был письменный стол, на котором ничего не было, и пара стульев по обе стороны от него. Девушка по имени Тереза уже сидела в одном из кресел и одарила Томаса очень застенчивой улыбкой.

Чувство дежавю ударило его еще сильнее, чем прежде, заставив почти споткнуться. Все в этом эпизоде: комната, Тереза, освещение — казалось таким знакомым, что даже не верилось, что это происходит впервые. Смущение затуманило его разум.

— Присаживайтесь, — сказал Ливитт, нетерпеливо жестикулируя.

Томас попытался взять себя в руки. Он сел, и мужчина вышел в коридор, почти полностью закрыв за собой дверь.

— Мы подумали, что пришло время вам, ребята, поболтать, — сказал он, затем добавил с быстрой улыбкой: «Наслаждайтесь», и закрыл дверь. Последовала еще одна сильная волна фамильярности.

Томас не мог оторвать взгляда от того места, где только что стоял мужчина, о был слишком смущен, чтобы обратить внимание на Терезу. Он чувствовал себя так неловко, несколько минут назад он был взволнован; теперь же он был в двух секундах от того, чтобы встать и убежать, сбитый с толку странным приливом чувств. Наконец он поерзал на стуле, заставляя себя посмотреть на нее, и обнаружил, что она пристально смотрит на него. Их взгляды встретились.

— Привет. — Это было лучшее, что он мог сделать.

— Привет, — ответила Тереза. Она снова застенчиво улыбнулась. Томас мог поклясться, что уже видел эту улыбку раньше, в этой самой комнате.

Но сейчас было не время размышлять о том, что могло бы произойти — у него было все время в мире, чтобы подумать о странностях позже. Он обвел рукой комнату.

— Почему они поместили нас сюда?

— Я не знаю. Думаю, они хотели, чтобы мы встретились и поговорили.

Она не поняла его намека, он подумал, что, возможно, это была ее попытка сарказма.

— Как давно ты живешь здесь?

— С тех пор, как мне исполнилось пять.

Томас посмотрел на нее, попытался угадать ее возраст и сдался.

— Так…

— Значит, четыре года, — сказала она.

— Тебе всего девять?