Код Иуды (СИ)

  В это преходящее время неврозы, подпитываемые нерешительностью погода, ростки в болезненном росте. Утреннее солнце приносит надежду, послеобеденный туман - депрессию, ночное отчаяние.

  Стоя у окна своего кабинета, наблюдая, как облака опускаются и опускаются над башнями и куполами Кремля, Сталин почувствовал, как утренний оптимизм улетучивается. Где был Виктор? Штабная машина доставила его на западной окраине города, после чего он исчез. Он не был в гостях у Головиных, он не был ни в одном из своих старых убежищ; он не был рядом с Кремлем ...

  Туман сгущался и принимал чудовищные формы, которые растворялись, когда на них смотрели. В левой руке пульсировала боль - наследие язвы, само по себе проявление заражения крови, которое чуть не убило его во время его недоедания в детстве. По крайней мере, думал он, у него есть что-то общее с Черчиллем, подозрительной рукой.

  Попыхивая трубкой, он расхаживал взад и вперед. Он остановился перед своим столом и уставился на три фотографии в рамке - Кеке, его мать, Светлана и Ленин, поглощенные экземпляром « Правды». Но Виктор никогда не присоединится к ним на своем столе: увидев там новую картину, его враги почувствуют скандал и пойдут по его следам.

  Также на столе лежали тревожные документы, сообщения из разных источников о том, что Гитлер задумал вторжение в Советский Союз.

  Пытаясь отвлечься, Сталин просмотрел документы. Двое из них были от советских агентов, которые недавно были дискредитированы передачей информации, которая оказалась ложной; другие исходили из британских источников, которые явно хотели вызвать раскол между Германией и Россией. Одно сообщение отличалось от других: оно было от подающего надежды молодого британского агента, деятельность которого была доведена до его сведения Берией; его звали Филби, у него были хорошие связи в Лиссабоне, столице шпионажа, и он был совершенно уверен, что Гитлер не собирался атаковать «в обозримом будущем».

  Сталин не питал иллюзий относительно стратегии Гитлера. Однажды он намеревался вторгнуться, но только после того, как он заставил всю Европу за пределами Советского Союза повиноваться, в частности Британию, которую он в настоящее время разрушал с помощью бомб. Сталин планировал подождать, пока Германия полностью не расширится и, возможно, немного пострадает, а затем предпринять собственное нападение; он уже установил свои стартовые площадки, взяв кусок Польши, часть Финляндии и страны Балтии. Сталинпредполагал бросить Красную Армию против Вермахта где- то в 1942 году - когда он был полностью отремонтирован.

  Через два-три года он будет править Европой из Москвы, Берлина, Парижа и Лондона; и британцам и французам некого было бы винить, кроме самих себя, потому что они отдали Гитлеру его голову, не доверяя большевикам больше, чем нацистам.

  Между тем, через своего министра иностранных дел Вячеслава Молотова он продолжал вести бессмысленные переговоры с Гитлером. Говорит, например, о пакте четырех держав - России, Германии, Италии и Японии, - который он торпедирует на невыполнимых условиях.

  Но было ли возможно, что Гитлер собирался начать преждевременную атаку? Он был сумасшедшим, но определенно не настолько сумасшедшим; он не был готов к русской зиме, и она победит его так же верно, как и Наполеона. Но что, если в следующем году он приедет в Москву до наступления зимы?

  Нахмурившись, Сталин бросил бумаги обратно на стол. Если бы только у него был один источник информации, которому он действительно мог бы доверять. Какая надежда, когда его осаждали заговорщики!

  Он снова повернулся к окну. Он мог просто видеть силуэты своих стражников сквозь туман; он хотел, чтобы наступила зима, жесткая и неумолимая.

  На окне образовался конденсат; одним пальцем он провел по голове волка; капля воды соскользнула с одного клыка на дно стекла, затем очертания растворились, превратив волка в упыря. Он смотрел в туман, в историю, и на него смотрел Иван Грозный.

  Сталин налил себе бокал красного грузинского вина.

  Где был Виктор?

  Он вгляделся в клубящийся туман. Она на мгновение раздвинулась, и во дворе внизу ему показалось, что он увидел… Нет, это была иллюзия. Он закрыл глаза и снова открыл их, и там, в сопровождении Берии и двух человек в штатском, его сын смотрел в окно.

  Бокал с вином у Сталина рухнул на пол. «Он вернулся домой, - подумал он.

  *

  Они сели друг напротив друга за столом.

  И разговор был таким трудным, как и знал Хоффман. это потому, что они оба были поглощены оценкой, а не светской беседой.

  Первое, что поразило его в отце, было то, насколько он был меньше, чем выглядел на фотографиях. Это и выражение его желтоватых глаз, доброжелательное и в то же время настороженное.

  Сталин был одет в серый застегнутый до шеи пиджак и черные брюки; у него была какая-то немощь в одной руке, и когда это беспокоило его, он тянул пальцами за свои косматые усы; он ел жадно, пил обильно.

  Как, подумал Хоффман, я выгляжу в глазах Сталина при ближайшем рассмотрении? Оправдаю ли я ожидания? И почему все эти годы меня держали в стеклянной витрине?