- Десять лет. Грета была в отъезде, а она разделась догола и шмыгнула к нему под одеяло.
Алик перестал храпеть и открыл второй глаз.
- И что?
- Да ничего. Коган ее, конечно, из постели выгнал. Но
потом, ожидая награды за свою честность, рассказал об этом Грете.
- Типичная мужская глупость, - засмеялась Мила. - И баб меж собой поссорил, и сам, небось, в дураках остался.
- Так и было, - кивнул Загребский. - Грета возненави-дела Мирку чисто по-женски, словно была ей не приемной матерью, а соперницей. Фима и вовсе был объявлен ла-тентным педофилом. Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы Грету не посадили.
- И на этом все успокоилось?
- Если бы. В первой приемной семье она избивала мла-дшего брата, во второй едва не подожгла дом, а в третьей...
- Пристрелила новых родителей? - Алик окончательно проснулся.
- Хуже. Переспала с приемным отцом.
- И тем самым разбила крепкую немецкую семью?
- Нет. Обманутая супруга оказалась тертым калачом и выдала малолетнюю нимфоманку замуж за своего бывшего любовника. Внушила ему, что он, как творческая личность, должен черпать вдохновение в трепетном юном теле.
- А чем он занимается?
- Миркин муж? На флейте пиликает. Хотя, по виду, должен был бы на контрабасе гукать. Здоровенный такой, брюхатый, бородища рыжая...
- Ты себя, что ли, описываешь? - засмеялся Алик.
Загребский озадаченно поглядел в зеркало.
- А что, в целом похоже, - он довольно улыбнулся. - Только этот Краузе своими ручищами так "Тангейзера" на пикколо лабает, что вся их вагнеровская тусовка кипятком писает. А я своими сардельками только пиво открывать умею. Хотя в этом деле я тоже своего рода Вагнер...
За поворотом дороги открылся парк, расчерченный радиусами дорожек, словно огромный торт. Аллеи сходились у здания, составленного из двух разновысоких объемов, в котором сразу угадывался театр. Мокрая зеле-ная крыша весело сверкала на солнце. Фронтон из палевого кирпича рассекали белые пилястры. На лужайке перед главным входом был разбит огромный цветник.
- Сейчас они начнут выходить, - Загребский посмот-
рел на часы. - Только ты не тушуйся. Не забудь микрофон.
Раскрылись высокие двустворчатые двери, и публика повалила в сад. Алик остолбенело уставился на гуляющих. Дамы в кринолинах томно обмахиваясь веерами. Их обла-ченные во фраки спутники опирались на щегольские тро-сти. Над аллеями плыли похожие на клумбы шляпы. Блес-тел шелк, матово переливалась парча, шуршали складки тафты. Галантный девятнадцатый век шествовал по парку среди пробивающейся молодой зелени.
- Красиво? Мне тоже нравится. Однако вот и наша па-рочка.
Из-за поворота аллеи показался высокий господин во фраке и сером цилиндре с подкрученными полями. Он с достоинством и отчасти напоказ держал плоский кожаный футляр, в каких носят флейты и гобои. Под руку с ним семенила молодая дама, затянутая в бежевый корсет. На ее высокой прическе помещалась шляпка-ток, похожая на крошечную корзинку с цветами.
Алик решительно вздохнул, поправил темные очки и с микрофоном наперевес двинулся вслед за живописной парой. Поравнявшись, он откашлялся и быстро произнес заранее заготовленную фразу:
- Извините за беспокойство, я журналист из России, хотел бы задать несколько вопросов...
Дама встрепенулась. Господин остановился и смерил Алика надменным взглядом.
- Вы из какого издания? - спросил он, нахмурившись. - Имейте в виду, я не раздаю интервью кому попало.
- Видите ли, я хотел бы взять интервью не у вас, а у фрау Краузе. По поводу ее карьеры в "Агрип-шоу"...
Высокий выпучил глаза до размеров, дозволенных природой. Мохнатые брови поползли вверх, лоб покрылся бороздами, как вспаханное поле. Щеки его побагровели, а шея над крахмальным воротничком приобрела цвет клюк-венного киселя. Из обрамленного холеными усиками рта донеслось гневное клокотание. На лице его спутницы по-явилось выражение ужаса, словно перед ней из ветвей дерева выползла змея.
- Вон отсюда! - закричал флейтист, обретая голос. Голова в цилиндре гневно затряслась, борода задрожала, придавая своему обладателю разительное сходство с Карабасом-Барабасом.
- Заткнись, дурак! - быстро сказала дама по-русски. - Ни слова про "Агрип-шоу"...
- Чтобы духу твоего здесь не было! - продолжал неисто-вствовать музыкант, потрясая футляром перед лицом Али-ка. - Катись к чертовой матери в свою Россию...
Алик в замешательстве сделал шаг назад.
- Запомни номер: четыре девятки, пять, - услышал он быстрый шепот из-под цветочной шляпки. - Позвони завтра в десять...
Краузе, изрыгая проклятия, схватил супругу за руку и поволок по алее.
- Облом? - сочувственно спросил подошедший Загреб-ский.
- Скорее, наоборот, - пробормотал Алик обескуражен-но. - Велела завтра позвонить.
- Тут-то она тебя и пошлет, - мрачно предположила Мила.
- Не будем загадывать, - зевнул Загребский. - Как гла-сит народная банальность, утро вечера мудренее.
Утомленные дорогой путешественники всю ночь про-спали тяжелым сном в гостинице.
Утром Алик позвонил Мирке ровно в десять.
- Ты что, совсем с головой не дружишь? - услышал он после первого же гудка.
- Простите, это вы мне? - озадаченно спросил Алик.