- Наследники найдутся. Ты говорил, что там камни серьезные - значит, они есть в каталогах. А тысячедолларо-вые купюры хранятся только в банках. Найти владельца по номерам не составит труда... И вообще, Загребский, перестань морочить мне голову. Ты же сам совета спросил, разве не так? Я свое мнение сказала, а ты теперь поступай со своими сокровищами как знаешь. Главное, я Альку починила. Кстати, ему пора выходить из комы...
Алик открыл глаза и посмотрел на Ренату лучезарным
взглядом выздоравливающего мученика. Загребский поспе-
шно поднялся с кресла и наклонился над больным в позе, соединяющей в себе покаяние и сострадание. Его облик ра-зительно переменился. Исчезла рыжая ассирийская борода, и свежая щетина была похожа на налет ржавчины.
- Как это понимать, маэстро? - плохо повинующимся языком проговорил Алик. - Разве борода - не символ сво-боды? А как же Лев Толстой, Фидель Кастро, Хемингуэй, Че Гевара? В конце концов - Достоевский?
- Свобода оказалась понятием растяжимым, как грузо-вик с гондонами, - смущенно развел руками Загребский. - Извини, Натик... Для блохи, которую я вчера выловил, моя бородища была, вероятно, океаном свободы. Но Федор Михалычу с его жидкой бороденкой такая метафора, скорее всего, просто не приходила в голову. И вообще, борода свое отжила. Я теперь новую жизнь начну - чисто выбритую, как лобок пионерки. Натик, прости еще раз...
В палату вошла медсестра с ярлычком "Sveta" на плоской груди.
- Тут телефон пациента все время козой блеет, - сказала она недовольно. - Я еще вчера хотела вам сказать, думала, может, родственники беспокоятся. Но кузина говорит, что ничего срочного. А он опять блеет...
- Какая кузина?
- Которая вчера приходила. В плаще, в темных очках. В палату не рвалась, только телефон пациента проверила. Сказала - попозже позвонит...
- Дайте сюда, - Алик восковой ладонью принял плитку телефона.
Он долго шевелил губами, вчитываясь в текст, а потом без сил отвалился на подушку.
- Читайте сами, - махнул он рукой.
Рената с ревнивым любопытством черканула пальцем по экранчику. Загребский занял позицию за ее спиной. Медсестра принялась приводить в порядок палату.
"Не суди меня строго, дорогой цыпленок, - прочла Ре-
ната, - за то, что мне пришлось покопаться в твоем блеющем телефончике. - Но не могла же я, как жалкая лузерша, отступиться в последний момент. Пришлось слегка за тобой присмотреть.
Я немного расстроилась за тебя, читая письмецо от твоей чистюли, но зато оно оказалось очень полезным для меня. Настолько полезным, что теперь тебе нет никакого смысла приезжать в банк на Фридрихштрассе, если ты не хочешь глупо выглядеть перед клерками.
Жаль, что ты так и не оценил меня по достоинству - скорее всего потому, что не способен ставить большие цели. Желаю тебе прожить правильную, чисто выбритую, подмытую и припудренную, без единого пятнышка жизнь. А если даже и замараешься невзначай, то современная пластическая хирургия и твоя пластилиновая мораль помогут тебе расстаться с любыми отметинами прош-лого - хоть в душе, хоть на теле.
С наилучшими пожеланиями, как ты понимаешь, Не-Мила и Не-Людик. Но, в конце концов, что в имени тебе моем?"
Рената неподвижно держала телефон на ладони, и его экранчик сначала потемнел, а потом погас окончательно.
- Ну что, Загер, - сказала она, отстраненно улыбаясь, - не жалеешь, что бороду сбрил?
- Чего уж тут, - вздохнул Загребский. - Поезд ушел, жалей не жалей...
- У вас новая борода быстро отрастет, - убежденно сказала медсестра "Sveta". - Видали, за одну только ночь ка-кая щетина вымахала?
Walnut Creek, 2015