Кочевая жизнь в Сибири

Почти весь день мы навьючивали лошадей и готовились к отъезду, а на ночь расположились у холодного горного источника в нескольких верстах от деревни. До сих пор погода стояла ясная и тёплая, но ночью небо затянуло тучами, и мы начали подъём в горы во вторник 19-го утром, под холодным проливным дождём с северо-западным ветром. Дорога, если можно в каком-то метафорическом смысле назвать дорогой жалкую тропинку шириной в десять дюймов, была просто отвратительна. Она шла вдоль горного потока, вздувшегося от тающих снегов в горах и ревущими каскадами низвергающегося в узкое, тёмное ущелье. Тропинка шла по берегу этого ручья сперва с одной стороны, потом с другой, потом и вовсе по воде, по огромным массивам вулканических пород, по крутым лавовым склонам, где вода, как в мельничном потоке неслась через густые заросли кедрового стланика, сквозь хаос поваленных стволов и по узким скальным уступам, где, казалось, и горный козёл едва мог пройти. Я гарантирую, что с двадцатью людьми удержал бы в этом ущелье наступление всех армий Европы! Наши вьючные лошади кубарем скатывались с крутых берегов в поток, теряли поклажу, натыкаясь на стволы деревьев, спотыкались, ранили ноги, падая на острые вулканические обломки, прыгали через пропасти ревущей воды и совершали такие подвиги, которые были бы совершенно непосильны для любой другой лошади, кроме камчатской. В конце концов, когда я попытался перепрыгнуть через поток шириной футов восемь-десять, меня выбило из седла, при этом левая нога намертво застряла в стремени. Лошадь вскарабкалась на другую сторону потока и испуганным галопом понеслась по ущелью, волоча меня за собой. Помню, я делал отчаянные усилия, чтобы защитить голову, приподнявшись на локтях, но лошадь вдруг лягнула меня в бок – и я больше ничего не помнил, пока не обнаружил, что лежу на земле, с ногой в оторванном стремени, а лошадь галопом несётся вверх по ущелью. Эта оторванная лямка спасла мой череп – он бы разбился об камни, как яичная скорлупа! Я был весь в синяках, очень слаб, голова кружилась, но кости, казалось, не были сломаны, и я встал без посторонней помощи. До сих пор майор держал свой вспыльчивый нрав под контролем, но тут не сдержался, и бранил бедного Николая самыми яростными ругательствами за то, что он повел нас через горы таким ужасным путем, и грозил ему самым жестоким наказанием, когда мы доберемся до Тигиля. Бесполезно Николаю было оправдываться, что другого прохода нет – он должен был найти другой, а не подвергать опасности жизни людей, ведя их в такое Богом забытое ущелье, как это, забитое оползнями, поваленными деревьями, водой, лавой и массами вулканических пород! Если что-нибудь случится с кем-нибудь из нашей группы в этом проклятом ущелье, майор поклялся застрелить Николая на месте! Бледный и дрожащий от страха, несчастный проводник поймал мою лошадь, починил стремена и сам пошёл впереди, чтобы показать, что он не боится идти туда, куда он нас ведёт.

Я думаю, что мы раз пятьдесят перепрыгивали через этот горный поток на высоте двух тысяч футов, чтобы избежать камней и оползней, которые встречались нам то с одной, то с другой стороны. Одна из наших вьючных лошадей совсем сдала, а несколько других почти падали от усталости, когда ближе к вечеру мы, наконец, достигли вершины горы, возвышавшейся на 4000 футов над уровнем моря. Перед нами, наполовину скрытая серыми дождевыми тучами и клубящимся туманом, лежала обширная равнина, покрытая на глубину восемнадцати дюймов мягким густым ковром арктического мха, удерживавшим воду, как огромная губка. Не было видно ни деревца, ни какого другого ориентира – ничего, кроме мха и облаков. Холодный пронизывающий ветер с севера гнал холодные тёмные тучи по пустынной вершине и с ослепляющей, жалящей силой швырял нам в лицо крошечные частички полузамёрзшего дождя. Промокшие до нитки за восемь или девять часов, проведённых в непогоде, усталые и ослабевшие от долгого подъёма, в сапогах, полных ледяной воды, с онемевшими от холода руками, мы остановились на минуту, чтобы дать отдых лошадям и решить, куда идти. Майор раздал всем нашим людям бренди в жестяном ведёрке, но его стимулирующее действие было настолько нейтрализовано холодом, что мы едва его заметили. Бедный староста из Еловки, в мокрой одежде, с посиневшими губами, стучащими зубами и чёрными волосами, прилипшими к бледным щекам, казалось, вот-вот упадёт. Он жадно схватил ведёрко с бренди, которое протянул ему майор, но все его члены так дрожали, и он пролил большую часть, не донеся до рта.