Кочевая жизнь в Сибири

При первом взгляде на хрупкие челноки, которым должны были быть вверены наши судьбы и интересы Русско-Американской телеграфной компании, все выразили удивление и неудовольствие. Один из наших спутников с быстротой умозрительного заключения, которой он всегда отличался, тотчас же пришел к заключению, что смерть в воде будет неизбежным окончанием путешествия на таких судах, и выказал явное нежелание пуститься в плавание. Рассказывают об одном великом воине, чьи «Записки» вызывали у меня отвращение в юности, что во время очень бурного плавания по Ионическому морю он подбадривал своих матросов невероятно эгоистической уверенностью в том, что они везут «Цезаря и его судьбу» и, следовательно, с ними не может случиться никакой катастрофы. Камчатский Цезарь, однако, на этот раз, казалось, не доверял своей судьбе, и попытки утешения исходили с противоположной стороны. Лодочник, правда, не сказал ему: «Не унывай, Цезарь, камчадал и его судьба защитят тебя», но заверил, что плавал по реке несколько лет и «ни разу не утонул». Чего ещё мог пожелать Цезарь? После некоторого колебания мы все уселись в лодки на медвежьи шкуры и отчалили.

Всё в рельефе местности вокруг Ключей подчиняются центральной фигуре Ключевского вулкана, этому монарху сибирских гор, острая вершина которого с неизменным столбом золотого дыма видна в радиусе ста миль. Все остальные красоты окрестного пейзажа являются лишь данниками этой горы и ценятся только по способности оттенить и украсить эту величественную вершину, колоссальная громада которой одним сплошным снежным конусом поднимается из травянистых долин Камчатки и Еловки, начинающихся у её подножия. «Наследник заката и Вестник утра» – его высокий кратер заливается розовым румянцем задолго до того, как утренние сумерки покидают долины, и ещё долго после того, как солнце сядет за синие горы Тигиля. Во все времена, при всех обстоятельствах и во всех своих постоянно меняющихся настроениях это самая прекрасная гора, которую я когда-либо видел. Теперь она высится, купаясь в солнечном свете бабьего лета, с пушистыми облаками, лежащими на её снегах и бросающими на её бока синие тени; потом она окутывает себя плотными клубами черного вулканического дыма и хрипло предупреждает деревни у своих ног, и, наконец, ближе к вечеру собирает вокруг своей вершины мантию из серых туч и катит их волнующимися массами вниз по своим склонам, пока в прозрачной атмосфере не остаётся только колоссальный конус высотой в шестнадцать тысяч футов, покоящийся на пятидесяти квадратных милях густого соснового леса.

Если вы думаете, что нет ничего прекраснее, чем изысканный нежный цвет лепестков дикой розы, которым окрашивается снег, когда солнце опускается в красные тучи заката, то «посетите её при бледном лунном свете»[53], когда её облачный убор окаймлен серебром, когда черные тени собираются в её глубоких ущельях и белые туманные огни мерцают на снежных башнях, когда хоровод созвездий окружает её высокий пик, а серебряная цепь Плеяд наброшена на один из её скалистых шпилей – тогда скажите, если сможете, что днем она красивее!

Мы вошли в устье Еловки около полудня. Эта река впадает в Камчатку с севера, в двенадцати верстах выше Ключей. Берега её в основном низки и болотисты и густо заросли тростником и камышом, которые служат укрытием для тысяч уток, гусей и диких лебедей. Еще до наступления ночи мы добрались до туземной деревни Харчино[54] и тотчас же послали за знаменитым русским проводником по имени Николай Брагин, которого надеялись уговорить провести нас через горы.

От Брагина мы узнали, что на прошлой неделе в горах был сильный снегопад, но он полагал, что тёплая погода последних трёх-четырёх дней, вероятно, растопила снег, и тропа будет, по крайней мере, проходимой. Во всяком случае, он решил попытаться переправить нас через перевал. Решив эту главную проблему с проводником, мы выехали из Харчино рано утром 17-го и продолжили подъём по реке. Из-за быстроты течения на фарватере мы свернули в одну из проток, на которые здесь делилась река, и медленно плыли на шестах в течение четырёх часов. Протока была очень извилиста и узка, так что можно было коснуться веслом берега с обеих сторон, а во многих местах берёзы и ивы смыкались над водой, роняя жёлтые листья на наши головы. Местами в воду свисали длинные тонкие стволы деревьев, а из глубины торчали зелёные ото мха брёвна, и не раз нам казалось, что мы вот-вот остановимся посреди непроходимого болота. Николай Александрович, наш проводник, чья лодка плыла впереди нашей, пел для нашего развлечения печальные монотонные камчадальские песни, а мы с Доддом, в свою очередь, оглашали лес бодрящими звуками «Грядущего Царства»[55] и «Юпайди»[56]. Устав от музыки, мы по-дружески распределили наши ноги в узком челне и, откинувшись на медвежьи шкуры, крепко заснули, не обращая внимания на плеск воды и скрежет шестов у самых ушей. В ту ночь мы разбили лагерь на высоком песчаном берегу в десяти-двенадцати милях к югу от деревни Еловки.