Таково было первое известие, которое я услышал с севера – голод в Анадырске, отсутствие Буша с его отрядом с июля месяца, и пропавшие с середины октября восемь туземцев с собачьими упряжками. Я не мог представить, может ли быть ещё хуже, и провел бессонную ночь, обдумывая ситуацию и пытаясь составить какой-нибудь план действий. Как бы я ни хотел не ехать ещё один раз в устье Анадыря в середине зимы, я не видел способа избежать этого. Тот факт, что за четыре месяца от Буша ничего не было слышно, означал, что с ним случилось какое-то несчастье, и я должен был отправиться на его поиски. Поэтому на следующее утро я начал закупать корм для собак, и к вечеру собрал 2 000 штук юколы и некоторое количество тюленьего жира, которых, я был уверен, хватит пяти собачьим упряжкам по меньшей мере на сорок дней. Затем я послал за вождем отряда кочевых коряков, который случайно оказался в стойбище близ Пенжины, и убедил его отогнать в Анадырск стадо оленей, достаточное, чтобы голодающие жители дожили до тех пор, пока не получат другой помощи. Я также отправил двух туземцев на собачьих упряжках обратно в Гижигу с одним письмом к исправнику, извещая его о голоде, и другим – к Додду, приказав ему погрузить все собачьи упряжки, которые он сможет достать, провизией, и немедленно отправить их в Пенжину, где я организую их доставку в голодающий Анадырск.
Сам я 20 ноября отправился в Анадырск с пятью лучшими каюрами и лучшими собачьими упряжками в Пенжине. Этих людей и собак я намеревался взять с собой в устье Анадыря, если ничего не услышу от Буша до того, как доберусь до Анадырска.
Глава XXXIV
Воспользовавшись дорогой, которую проложили сани священника, мы быстрее, чем я ожидал, двигались к Анадырску и 22 ноября разбили лагерь у подножия невысокой горной гряды, известной как «Русский хребет», всего в тридцати верстах к югу от поселка. Надеясь добраться до места назначения до следующего утра, мы намеревались идти всю ночь, но перед самым наступлением темноты разразилась пурга, которая помешала нам перебраться через перевал. Около полуночи ветер немного стих, луна время от времени показывалась в просветах облаков, и, опасаясь, что у нас не будет лучшей возможности, мы подняли наших усталых собак и начали восхождение на перевал. Нас окружал дикий, пустынный ландшафт. Снег плотными облаками струился вниз по перевалу, наполовину скрывая из виду снежные вершины по обе стороны и всё, что оставалось позади нас. Время от времени свет луны пробивался сквозь снежную пелену и на мгновение освещал огромный пустынный склон горы над нашими головами, затем он внезапно исчезал, и вместе с ним всё исчезало в облаках и темноте. Ослеплённые снегом, задыхающиеся, мы, наконец, добрались до вершины, и когда остановились на минуту, чтобы дать отдых собакам, внезапно, всего в нескольких ярдах от нас пронеслась вереница каких-то тёмных предметов и нырнула вниз в овраг, по которому мы только что поднялись. Я увидел их только мельком, но они показались нам собачьими упряжками, и с громкими криками мы пустились в погоню. Это действительно оказались собачьи упряжки, и когда мы подъехали ближе, я узнал на одной из них старую тюленью шкуру, покрывавшую повозку, которую я оставил в Анадырске прошлой зимой и в которой, несомненно, должен был быть американец. С сильно бьющимся от волнения сердцем я соскочил с саней, подбежал к повозке и спросил по-английски: «Кто это?» Было слишком темно, чтобы разглядеть лица, но я хорошо знал голос, который ответил мне: «Буш!» – и никогда ещё этот голос не был так желанен! Больше трех недель я не видел ни одного соотечественника и не сказал ни слова по-английски, мне было одиноко и нелегко от постоянно накапливающихся проблем, и вдруг в полночь на пустынной вершине горы, в бурю, я встретил старого друга и товарища, которого считал почти погибшим. Это была радостная встреча! Оказалось, что туземцы, отправившиеся в Анадырский залив на поиски Буша и его отряда, нашли его и благополучно вернулись, и он отправился в Гижигу, чтобы сообщить о голоде и получить провизию и помощь. Он был так же остановлен пургой, как и мы, а когда она немного утихла к полуночи, мы оба отправились в путь с противоположных сторон горы и таким образом встретились на вершине.
Мы вместе вернулись в наш предыдущий лагерь на южном склоне горы, раздули угли всё ещё тлеющего костра, расстелили наши медвежьи шкуры и сидели, разговаривая, пока нас не засыпало снегом, и мы не стали похожи на двух белых медведей, а на востоке не забрезжил новый день.