Книга Пророков

Большой Коготь выбрался на берег на некотором расстоянии от добычи. Его будущие жертвы шли медленно и спокойно — похоже, ничего не подозревали. Морской охотник торопливо вырыл щупальцами в песке яму и залег в нее. Со стороны он был практически незаметен — точно камень, забросанный песком. Волны прибоя то и дело накатывали на спрута, обдавая пенными брызгами.

Он весь обратился в обоняние и слух. Спрут чувствовал, как приближается добыча. Аппетит в нем разгорался все сильнее. Скоро, очень скоро Большой Коготь вопьется клыками в нежное мясо. Сухопутные твари всегда отличались более мягким мясом по сравнению с обитателями холодных глубин.

Коготь ждал. Уж что-что, а это он умел. Часами он мог просиживать в засаде в ожидании косяка окуней или ламантины.

Он обладал воистину бесконечным терпением. И эта охота казалась ему детской забавой. Вот сейчас поравняется с ним первая жертва, и он стремительно выскочит из засады.

Легкие-жабры нервно раздувались. Малое сердце бешено колотилось, но второе — большое — отмеряло уверенный ритм. И это хороший знак. Его тело было сильно и здорово, как никогда.

Пора! Первый путник поравнялся с укрытием. Коготь набрал побольше воздуха и оттого раздулся, как рыба-шар. И распрямил щупальца. Подняв фонтан брызг, разбрасывая во все стороны мелкий морской песок, спрут подлетел локтя на три к жертве и шлепнулся прямо у нее на пути.

Однако шедший первым киллмен не растерялся. Сверкнул палаш, и два жгутовидных отростка упали на песок. Священник устремился в атаку. Ужасное оружие разило с холодной яростью. Каждый удар находил цель, а прочная, остро отточенная сталь легко рассекала бескостное тело.

Вскоре Коготь уже истекал кровью. Он начал понимать, что проигрывает, но не сдавался, пытаясь зацепить бешеного двуногого своими острыми когтями. Один хороший бросок — и человек, насаженный на толстое кривое острие, отправится к нему в пасть. И пусть беснуется там, если сможет! Но ничего не выходило. Любой выпад встречался точным ударом, и щупальца одно за другим оставались извиваться на берегу.

Внезапно послышался громкий плевок — по ракушкам потекла едкая черная масса, а Коготь попятился. Подобная тактика не раз спасала ему жизнь — но на суше проклятая краска не смогла превратиться в прикрывающую отступление густую завесу. Преследователь кинулся за ним, мелькнула стальная молния, и свет вокруг померк. Последнее, что услышал Коготь, были слова:

— Ну, вот и рыбу ловить не надо.

* * *

Кизр остался очень доволен поведением господина. Тот добыл много вкусного мяса. Очень много вкусного мяса. Брейнер поднял одно из обрубленных щупалец и с явным удовольствием облизал. На морде «мишки» выразилось неземное блаженство, шкура сделалась ярко-розовой. Зажмурив глаза, шаман впился в мясо. Он громко чавкал, урчал и приговаривал: «Хор-рошее мясо… вкусное мясо…».

Шептун исходил слюной, но не смел присоединиться к трапезе. Он вертелся вокруг и с жалобной миной смотрел на шамана. Ждал, пока тот соблаговолит пригласить его.

Но Кизр был слишком занят. Расправившись с первым отростком, он принялся за второй, потом за третий — и так до тех пор, пока не сожрал все щупальца. На Шептуна было тяжко смотреть. Наконец Кизр сыто икнул и, осоловело посмотрев на помощника, мотнул головой.

Шептун не заставил себя упрашивать. Он бросился на изрубленное тело и принялся отрывать от него куски. Туша спрута была покрыта сероватой слизью, но Шептуна это ничуть не смущало — с утробным урчанием он отправлял один кусок за другим в пасть.

Священник с улыбкой наблюдал за этим пиршеством и думал о том, как далеко все же ушло человечество от первобытных предков. «Вообще-то, не загони человек свои первобытные желания в бездонную пропасть подсознания, может, и Смерти бы не случилось. Ну, ели бы друг дружку, велика беда! Насытятся — остановятся. Природа мудра. А мы обуздали ее, мы стали чем-то отличным от того, какими были созданы. Стали размышлять о грехе, о Боге, о Вере. И эти же размышления нас и погубили в конечном счете. Убивать начали не для еды — а потому без счета…»

Тем временем, Шептун выел в теле спрута глубокую ямку и извлек самое вкусное: мозг. Мозг был не обычным — не та студенистая масса, готовая превратиться в мерзкие ошметки при первом прикосновении, — а похожим на твердый, покрытый искусной резьбой, камень. Брейнер уже собирался запихнуть его в пасть, когда метс его одернул:

— Ну-ка, постой!

Шептун с сожалением протянул мозг Рою:

— Пр-рости, господин. Конечно же, он пр-ринадлежит тебе!

Кизр отвесил помощнику звучный подзатыльник:

— Еще р-раз… — И обратился к Дигру: — Пр-рости меня, господин, это мой пр-ромах!

Священник поморщился. История повторялась.

— Я вовсе не собираюсь его есть.

— Тогда что? — удивился Кизр.

Вместо ответа киллмен взял мозг и сильно встряхнул. Масса оказалась на удивление плотной — словно каменная. Дигр стиснул пальцы — лишь небольшая вмятина образовалась на серой поверхности.

— Дай-ка мне вон ту раковину.

Шаман поднял расколотую крупную ракушку. Скол образовывал острый выступ и вполне мог использоваться в качестве шила.