Да, отряд погубила осока, от которой он с такой хитроумной легкостью, казалось бы, избавил своих воинов. Она умела приспосабливаться. Она умела выжимать соки из земли. Она поняла, что не сможет прорваться сквозь строй «косарей», что останутся не отомщенными порубленные и потоптанные травы. И возмутилась.
В едином порыве поле призвало новую жизнь. Жизнь, рождающую смерть. Жаль, что молодые травы жили лишь несколько мгновений — все их силы уходили в рост. Но цель была достигнута: недруг повержен. На вытоптанном месте вскоре неспешно поднимутся новые травы — и их будет ждать очень сытная, богатая земля, пропитанная кровью и сдобренная прахом врагов.
Адепт Нечистого оглянулся назад, на край поля, к которому вела широкая полоса вырезанной и утрамбованной двумя сотнями ног травы. Наверное, он смог бы вернуться по ней назад — но зачем? Чтобы признаться в позоре поражения? В том, что он не выполнил приказа? Что позволил какому-то безмозглому растению истребить сильнейший отряд Голубого Круга? Если за все это придется отвечать, то уж лучше не перед самодовольным жестоким С’таной, а перед самим источником его силы и власти.
Брат Отто опустился на колени и закрыл глаза. Для него наступила тьма. Та малая тьма, которая доступна любому из смертных. Но он желал большего — бесконечного мрака, в котором уже никогда не будет волнений и тревог, спешки и желаний. Того великого мрака, в котором обитает сам Нечистый. Мрака покоя и вечности.
Спустя несколько мгновений сразу три ярко-зеленые стрелы вырвались из-под ног человека, проросли сквозь его тело и поникли, опав на укрытую грубой тканью спину. Адепт Нечистого ушел к своему господину.
Глава 15
Внутреннее Море
Расправившись с братом Отто, поле на время успокоилось. Травы больше не сплетались в гигантских змей. Осока превратилась в самую обычную траву, высокую и жесткую, подсушенную солнцем.
Силы поля были подточены — оно чувствовало себя истощенным. Мириады корней с наслаждением пили влагу, смешанную с кровью мертвых врагов. Оставались еще четверо. Но полю было не до них. Оно успеет еще ими заняться.
Священник почувствовал эту перемену.
— Будем прорываться!
— Но, господин, ты же видел, что осока сделала вон с теми! — Кизр показал на трупы вдалеке.
— Пока эта чертова трава занимается ими, у нас есть шанс! Кроме того, ты забываешь, что у нас есть вутья.
Брейнер приободрился:
— Точно! Надо его натр-равить на эту осоку.
Священник не успел и глазом моргнуть, как шаман усыпил гуму: «Спи пр-роклятая, не то листья пообр-рываю…»
Вулли встрепенулся и диким взором посмотрел окрест.
— Осока — враг твой, — ввернул священник. И вовремя — толстяк уже шарил глазами в поисках того, на кого бы наброситься.
Уяснив задачу, Вулли с диким ревом кинулся к траве и принялся выдергивать ее голыми руками, вместе с комьями земли. На лице застыла зверская гримаса, руки кровоточили, но вутья не останавливался ни на миг.
— Повороти левее, — подсказал метс.
Вулли послушался. Он еще не совсем пробудился от грез и потому воспринимал любые слова как приказ. Путники медленно двинулись к побережью Внутреннего моря.
Осока все еще пыталась причинить им вред. То и дело какая-нибудь хилая змейка цеплялась за чью-то ногу или лапу. Но поле явно выдохлось. Достаточно было посильнее пнуть травяной жгут, чтобы он отстал.
Кое-где из земли показывались ростки, но были они какие-то мягкие, никчемные — едва достигнув пол-локтя в вышину, опадали и стелились по земле. Поле затратило слишком много сил на предыдущую битву.
Примерно через час отряд пересек Мертвую Пустошь. И на сей раз почти без приключений — если не считать разодранных штанин и сочащихся кровью лап.
Море подступало чуть не к самой осоке. Волны с глухим рокотом набегали на мелкий и серый, точно пепел, песок.
Берег устилали раковины. Их было так много, будто кто-то выложил ими берег специально, превратив в подобие мостовой. Они хрустели под ногами и рассыпались в мелкую крошку, временами болезненно покалывая брейнерам лапы. Однако путники, избегая ступать на край поросшего осокой поля, все-таки предпочли ракушки и пошли почти по самой кромке воды.
Спрут почувствовал добычу почти сразу. Компания еще только вышла на берег, а морской охотник уже знал: жертва сама идет к нему в щупальца. Он редко выбирался из своей прибрежной пещеры, большую часть жизни проводя в спячке, из которой выходил лишь на время брачных игр, да когда подводило брюхо от голода. Но сейчас, когда теплое мясо словно само просилось к нему в живот, имело смысл хорошенько пошевелиться.
Бочком, бочком Большой Коготь вывернулся из укрытия и поплыл. Двигался он быстро, отталкиваясь от воды одновременно всеми двадцатью щупальцами. Очень скоро он добрался до берега.
Небольшой заплыв освежил его, прогнав остатки сна. Правда, в крохотном сознании спрута возникло противное и чересчур привязчивое ощущение, будто кто-то забрался внутрь и пялится на подводный мир через его глаза.