Книга Пророков

Лицо это преследовало юношу, но не внушало страха. Вулли казалось, что его мозг опутал сетью отвратительный паук. Паук дергал за нити, и Паркинс шел и шел, как марионетка, почти не отдавая отчета в своих действиях. И самое неприятное состояло в том, что он не мог определить момент, когда его воля была вновь поймана в силки. Все произошло совершенно незаметно. Очевидно, на сей раз проделал это не лже-купец по кличке Чак. Но кто тогда?

Наконец, показалась стена гарнизона — врытые в землю бревна с заостренными концами. Вулли обогнул ее и остановился у прохода. Два огромных стражника преграждали путь. Странно, что он их до сих пор не видел — Легион стражи был не слишком велик.

— Кто такой? — пророкотал верзила, тот, что стоял слева от Паркинса. Лицо стражника, обезображенное шрамом, проходившим косым росчерком через переносицу и терявшимся в густой бороде, пылало.

Замешательство новобранца было недолгим. Он представился и произнес секретный пароль — «свет». Как и следовало ожидать, секиры дрогнули и разошлись в стороны. И Вулли на плохо гнущихся ногах прошел внутрь. Перво-наперво предстояло доложить кентуриону о прибытии — таков был порядок, а потому Паркинс направился в стражный дом.

Марк Крысобой сидел за столом, на котором были кучей навалены карты, и водил пальцем по одной из них. Заметив вошедшего, он тяжело поднял голову и прохрипел:

— А, это ты…

И вновь уткнулся взглядом в карты. За спиной Крысобоя находился очаг, и из котелка, подвешенного над огнем, доносился прогорклый запах, отдающий болотом и гнилью.

Вдоволь наглядевшись на карту, Марк вновь обратился к Вулли:

— Подай мне котелок, легионер Паркинс!

Подъедало, преодолевая отвращение, подошел к очагу, снял палку, на которой висел котелок, с рогатин и поставил кипящую мерзость перед кентурионом.

— Не желаешь присоединиться?

Новобранец отрицательно покачал головой.

— Ну, как знаешь, а я подкреплюсь.

Марк взял внушительных размеров деревянную ложку и принялся заглатывать смердящую жижу. При этом кентурион издавал такие звуки, что Вулли стало совсем нехорошо.

— Простите, командир, — пробормотал он, — я вообще-то зашел для того, чтобы сказать, что я вернулся. Может быть, я пойду?

— Иди, иди, — прочавкал Крысобой, — а я пообедаю.

С этими словами Марк извлек из варева мясистую кость, придирчиво осмотрел, а затем принялся обгладывать. Поймав изумленный взгляд новобранца, Крысобой оторвался от лакомства и сказал:

— Ну, что уставился! Хочешь идти — иди.

Два раза повторять не пришлось. Вулли стрелой вылетел вон и бросился в казарму.

Войдя в полутемное помещение, он почувствовал, что и тут не все в порядке. Легионеры, обычно не пропускавшие случая подтрунить над ним, казалось, не замечали Паркинса. В помещении стояла гробовая тишина. Вулли подошел к одному из приятелей, малышу Мики, и попытался заговорить.

— Представляешь, — сказал Подъедало, — в городе на меня напал какой-то ненормальный. Я едва скрылся.

Малыш Мики смотрел на Вулли совершенно пустыми глазами и никак не реагировал на слова. Пробурчав еще что-то вроде того, что теперь следует быть осторожным, Паркинс начал медленно пятиться к выходу.

«Похоже, надо уносить ноги.»

Он не понимал, что происходит, но чувствовал: ничем хорошим это для него не обернется. Повинуясь инстинкту самосохранения, Юноша степенно пересек плац, подошел к воротам и довольно развязно сказал верзилам с секирами:

— Крысобой приказал проведать посты.

Ничего более достоверного в голову не пришло, и Вулли уже приготовился к неприятностям. Однако стражники не стали допытываться, что да почему. Секиры разомкнулись, и Подъедало прошмыгнул на волю.

— Смотри, — донеслось вслед, — не попорти оболочки. Иначе, С’тана с тебя шкуру спустит.

Что происходило потом, у Вулли отложилось в памяти, но как-то кусками. Он помнил стражников, подозрительно заглядывающих в лицо, помнил дерево, на котором, кажется, висел мертвец, помнил черных птиц, кружащих над городом. И еще — что-то вязкое и враждебное, присутствующее в самом воздухе. И лужи — нет, целые моря крови.

Когда Вулли очухался, то обнаружил, что сидит невдалеке от городской стены на какой-то коряге. Рядом уютно расположились несколько бледных поганок, и он не отказал себе в удовольствии придавить пяткой главу этого семейства.

Одежда была мокрой и грязной, волосы слиплись, саднило ободранные ладони, голова горела. Он попытался вспомнить, как попал сюда, но вскоре сдался — у него было такое чувство, будто его мозги вынули, хорошо прополоскали и вновь определили на положенное место.

Состояние Вулли было вполне объяснимым. Во-первых, он понятия не имел, с чем столкнулся. То, что произошло с ним, более всего напоминало кошмарный сон и могло подкосить кого угодно. И, во-вторых, Вулли все еще находился под влиянием некого ментального воздействия. Оно ослабло, стало значительно мягче, но все же Паркинс ощущал присутствие силы, которая направляла его.

Внезапно перед глазами все поплыло, мир смазался. Очертания предметов стали зыбкими и расплывчатыми. Лишь рядом с городской стеной угадывалась некая определенность и устойчивость.