Книга Пророков

— Как и ты, — огрызнулся тот.

Миляга подхватил Дигра на руки и пошел прочь.

— Ну, вот и все, — задумчиво бормотал палач, баюкая священника. — Всем страданиям конец. Ведь страдания что — наши желания. Нет желаний, нет и страданий. А что лучше всего помогает от желаний? Хороший, острый топор…

Миляга шел по каким-то коридорам, поднимался и спускался по узким винтовым лестницам, опять — по коридорам, потом снова — по лестницам. Факелы кровожадно пылали на стенах. Стража провожала Милягу недоуменными, но все же почтительными взглядами. Он был здешним героем. Бесстрастным косарем, срезающим спелые травы, чистым и неподкупным рыцарем Смерти. Он один знал, как далеко простирается ее власть. Он один разумел ее замыслы. И стражники расступались пред ним, некоторые даже парадно взмахивали палашами. И мир замирал, едва заслышав его поступь…

Миляга вышел из резиденции градоначальника и прошествовал к эшафоту. Шел он медленно, словно каждый его шаг был частью какого-то магического ритуала, обряда прекращения жизни.

Стая ворон кружила над площадью, оглашая пространство древним, как сама Вселенная, криком.

— Это хороший знак, отче, очень хороший знак. Они всегда появляются, когда казнят достойного человека. Ты не бойся, они подхватят тебя и вознесут к Всевышнему. А захочешь, так и сам вольешься в их стаю. И над полями, над Тайгом, над Внутренним морем… Ты не бойся, отче, все хорошо. Твой путь уже почти завершен.

Поднявшись по шатким ступеням, Буркс аккуратно, так, чтобы не потревожить, положил Дигра на эшафот. Голова священника свесилась с плахи. Палач аккуратно загнул воротник кожаной куртки приговоренного и отошел на шаг, словно художник, который любуется только что написанным полотном.

— Эта шея создана для секиры! — воскликнул Буркс. — Ты ничего не почувствуешь, отче, уж я тебе обещаю. Скоро ты будешь далеко. Там, где тебя ожидает свет, там, куда ты так стремился.

Не медля более, Буркс взмахнул секирой…

Глава 10 Подъедало

Вулли Паркинс, по кличке Подъедало, все время хотел есть, отчего постоянно что-то жевал и, как ни старался, ничего не мог с этим поделать. Карманы его кожаных штанов вечно оттопыривались под тяжестью снеди, ладони лоснились от жира, в волосах порой можно было найти хлебных крошек на целый птичий выводок.

— Эй, Вулли, — непременно поддевал Паркинса какой-нибудь остряк, едва тот появлялся на горизонте, — это не ты сожрал мои мокасины, второй день не могу разыскать?

Если под рукой оказывалась палка или камень, то шутнику приходилось несладко — Паркинс редко давал промах. Но чаще подручные средства отсутствовали, и Вулли довольствовался площадной бранью, искусством извержения которой владел в совершенстве.

Отец Паркинса сгинул в водах Внутреннего моря, когда Вулли едва минуло десять лет, вместе с рыбацкой лодкой и всеми снастями. Паркинсу пришлось помогать матери — кроме него, в семье было еще четверо детей. Именно с тех пор Вулли и терзало постоянное мерзкое, сосущее чувство, которое зовется «голод» и которое он всей душой ненавидел.

Этим утром Подъедало получил увольнительную и первое, что сделал, — зашел в покосившуюся хибарку, где когда-то жил. Теперь дом пустовал: мать умерла несколько лет назад, братья разлетелись по белу свету. Вулли отсчитал от двери четыре шага, наклонился и подцепил половицу.

За доской скрывался сверток. Вулли достал его и вновь водрузил половицу на место. Затем развернул сверток и придирчиво осмотрел его содержимое.

Рогатка, сделанная из гибкой можжевеловой ветки, была излюбленным оружием городской бедноты. Несмотря на неказистый вид, била она исправно: в лесу ею можно было даже подстрелить небольшого зверька или птицу. Правда, человека этим, конечно, не убьешь — а потому к подобной приспособе в карманах отребья городская стража относилась с безразличием.

Подъедало порылся в кармане, извлек обломок какой-то кости, положил его на кожаную площадку, прикрепленную к бечеве, и выстрелил в стену. Гибкие рога стремительно распрямились, и кость, врезавшись в стену, отрикошетила с такой скоростью, что Вулли едва успел увернуться.

— Может быть, я обжора и увалень, — довольно сказал он, — но пусть только попробуют сказать это вслух!

С чувством выполненного долга Подъедало вышел из дома. Теперь предстояло истратить несколько монет — недельное содержание стражника-новобранца. Немного поразмыслив, Вулли направился к базарной площади. Не идти же, в самом деле, к Максу-мясорубу? Там на все сбережения только и можно, что получить кусок ливерной колбасы.

Под ложечкой предательски посасывало, и Вулли ускорил шаг. Он был уже близок к цели, когда грубый голос окликнул его:

— Эй, толстяк, куда торопишься?

Вулли невольно остановился и вжал голову в плечи. В следующий момент сильная рука рванула его сзади за рукав, и Паркинса развернуло, словно перышко.

Он увидел человека довольно высокого роста с добродушной физиономией, выражение которой совершенно не вязалось с голосом и поведением. Лицо незнакомца показалось Вулли ужасно знакомым. Но где он мог его видеть, как ни старался, припомнить не мог.