Книга формы и пустоты

– Нет. Я написала ей, но она не ответила.

– Что ж, Кими, отдохни.

Кими встала и направилась к двери, но потом остановилась.

– Есть еще кое-что…

– Так?

– В общем, ничего особенного. Но вам, наверное, нужно это знать. В последнее время нас… немного… критикуют. В Твиттере. За то, что вы сказали о книгах.

– Да? А что я говорила о книгах?

– Что держать нужно только те, которые тебя радуют.

Настоятельница вспомнила книжные полки в своих покоях. Она представила свою драгоценную коллекцию книг, каждую из которых она хотя бы раз в месяц снимала с полки и, стерев с нее пыль, открывала и читала несколько строк, просто чтобы снова услышать их голоса, и чтобы они не чувствовали себя заброшенными. Книги приносили ей такую радость. Чего бы она только не отдала, чтобы снова оказаться там, среди них.

– Все верно, – сказала она. – Разве нет?

– Верно. Но ваши критики говорят, что книги не обязаны радовать людей. Что некоторые книги приносят печаль или смятение, и это тоже нормально.

– Ну, конечно, это так! Я бы согласилась с этим! – Айкон подумала о своих старых изданиях Кафки, Мисимы, Набокова, Абе и Вульф, которые стояли на полке рядом с мастерами Догеном и Мумоном[84].

– Они называют вас книжным нацистом. Сравнивают с Геббельсом, который приказывал людям сжигать книги.

– Понятно, – сказала Айкон и снова закрыла глаза. – И все это происходит в Твиттере?

– Да, – ответила Кими. – Телепродюсеры и книготорговцы забеспокоились. Знаете, это даже стало мемом. «Японские уборщицы против книг».

81

Если все, что вы считаете своим – ваши вещи, ваша жизнь, – может быть сметено в одно мгновение, вы должны спросить себя: что в этом мире реально?

Кори оторвала взгляд от книги и откусила еще кусочек сэндвича с темпе[85] и авокадо. У нее был перерыв, и она сидела во внешнем крытом дворе Библиотеки. Раньше это было популярное место для ланча, туда приходили многие сотрудники соседних офисов, но в последние годы его оккупировали бездомные. Они приходили сюда ранним утром, когда закрывались ночлежки, ставили свои тележки и сумки на колесиках у столиков кафе и превращали двор Библиотеки в свою временную автономную зону. Кори поддерживала право бездомных собираться вместе и сама по-прежнему обедала здесь, стараясь не обращать внимания на запахи и мусор. Она работала в отделе детской литературы и не так часто общалась с подобными посетителями, как ее коллеги из отделов периодики и художественной литературы. Тем не менее некоторых бездомных она знала в лицо и по имени.

За дальним столиком сидела Дженни, бывшая школьная учительница, с маленькой собачкой по кличке Тинкербелл. Рядом с ней – Гордон, ветеран войны в Ираке с прокуренной бородой и дрожащими руками. По другую сторону стола сидела пучеглазая Мэйзи с широкой эмоциональной улыбкой и коллекцией потрепанных мягких игрушек, которые она любила грызть. Милый, робкий Декстер сидел чуть поодаль, наклонив голову, глядя на мир исподлобья, как будто ожидал удара или пинка. Прямо напротив Кори сидел в своем инвалидном кресле старый поэт-марксист Славой. Он был постоянным читателем Библиотеки и очень умным и образованным человеком, правда, доставлял немало хлопот. Сейчас он разговаривал с девушкой, которая называла себя Алеф, хотя в библиотечной карточке была записана как Алиса (фамилию Кори забыла). Ее имя упоминалось на недавнем собрании персонала, когда сотрудница их социальной службы застукала ее в женском туалете со шприцем. Алеф была бездомной художницей и глинером, в промежутках между периодами принудительного лечения жила на улице, а в ее читательском билете значился адрес местного приюта. В ее кличке-псевдониме был какой-то потаенный смысл. Среди библиотекарей она пользовалась дурной славой из-за несанкционированной инсталляции, которую провела в прошлом году – этакая интеревенционистская акция, состоявшая в прокладывании запутанных тропинок через библиотечные фонды. Она назвала ее «Расходящиеся тропки»[86] – как сказал Джевон, вполне в духе Борхеса.