Княжна Тараканова

Друзья твердят вокруг – ты низко пал.
Не бьешь врагов, не бьешь крестьян – какой ты пан?
Нам от роду положено гордиться —
От пана пан, от хама хам родится.
Не трушу сердцем и не слаб рукой.
Но сам не свой хожу, ведь я другой.
В костеле слышу я в мерцанье свеч,
Что от меча умрет поднявший меч.
Рабам запрет, а господам закон —
Другого бить за меч в руке, за кол.
Пал на колено, пол целуют ножны.
Боится быть распятым пан вельможный.
Мужик страдай в полях, к земле прибитый.
Коль пан в земле, то значит он убитый.
И даже шляхтич, мелкий, как комарик,
Мой дядя, беспробудно пьяный Марек,
Клинок из ножен дико вырывает,
Как солнце луч из тучи вынимает.
И красный, как бутон цветка тюльпана,
Шипит, слюною брызгая, – Знай пана!
Да кто ж не знает Марека дубину?
В его башке весь суд и весь закон.
И люди превращаются в скотину.
Не для души работают – за корм.
Паны гордятся шрамами от сабель —
Мы рыцари! Не то что вы, волы.
Хотите, чтобы шляхтич вас не грабил?
Тогда сточите зубья у пилы!
Тогда топор снимите с топорища,
И им тешите бревна для домов!
В нас гордый дух, а в вас одна вонища,
Так знайте польских рыцарей – панов!

* * *

Трясусь в телеге, где же ты, Христос?
Навстречу смерти тянется обоз.
И нет тебя, как в той игре ребячьей,
Когда ты вел вперед восставших кукол,
Идущих в наступленье в темный угол,
Где поднял меч ужасный царь казачий.
Последний меч в руках его сверкал,
И гибли куклы от его гордыни.
Погиб мой медвежонок, мой Рафал,
Которого привез отец из Гдыни,
И храбрый ежик, книжник и мудрец,
Иголками сражаясь, пал геройски,
И величаво погребен по-польски,
Под мокрый от рыданий полонез.
И волк из кожи старой кацавейки,
Царем сраженный, замертво лежал.
Последний меч его сразил навеки.
Тогда явился я и меч сломал.
Царя убил, и сжег его в камине,
Всех воскресил, и раны всем зашил,
И снова с ними весело зажил.
Бог мальчик нынче. Здесь его игра.
Наплачется дождем над телесами.
Зашьет ли он мне дырку от ядра?
Иль я останусь гнить под небесами?

Олоферн. Предсмертное