Княжна Тараканова

«Значительной помощью и капитальным пособием оказались письма ксендза Глембоцкого, написанные с уменьем Paska из Рима к примасу кс. Подосскому. Они представляют собственность библиотеки гр. Баворовских в Львове. Не вспомнил я о старинных документах из хранилища кн. Чарторыйских в Кракове, а там были даже общеизвестные и широко использованные сведения из тайного государственного архива и дворца в Вене. Быть может, недостаточно я сказал о Несвиже. Это правда, но не по нашей вине. В этом случае утешением было издание писем князя Карла Радзивилла в переработке Казимира Валишевского и материалы Янковского, найденные в Верках. Наконец, приходилось разбираться в массе разных редких русских изданий, в литературе памятников и дееописаний, которых по большей части нет на наших полках».

Многочисленные сообщения о самозванке периодически появлялись в различных русских и зарубежных изданиях. Андрей Печерский (П. И. Мельников) отмечает волну интереса к истории таинственной женщины, возникшую в либеральный период правления Александра II, проведшего ряд реформ, приблизивших Российскую империю к европейским государственным стандартам. Первой ласточкой, что называется, оказалась, появившаяся в 1863 г. в Петербурге, на художественной выставке Академии Художеств, картина молодого живописца польского происхождения, Николая Флавицкого, «Княжна Тараканова». Это полотно прожившего недолго художника пользовалось в русской культуре чрезвычайной популярностью и много раз репродуцировалось. Мало кому в России не знакома припавшая к стене измученная красавица, тщетно пытающаяся спастись от наводнения. В сущности, Флавицкий изобразил один из вариантов легенды о самозванке, согласно которому она погибла во время одного из петербургских наводнений. В 1883 г. выходит роман Г. П. Данилевского «Княжна Тараканова», трактующий образ самозванки как несчастной заблудшей души. Роман пользуется популярностью и до сих пор. В русской культурной традиции самозванка, которую в России назвали «княжной Таракановой», обычно выступала в качестве символа свободной личности, попранной, сломленной и погубленной самодержавной властью. С достаточной точностью определил эту особенность русской культуры тот же Лунинский: