Наконец Сергей оказался в любимой комнате Августы, единственной слегка затемненной полуспущенной шторой, куда вошел как в святилище. На изящном столике лежали в некотором беспорядке разной толщины книги – среди них Сергей заметил Евангелие в дорогом переплете с позолотой. И здесь же – русская икона. Божия Матерь, лик Которой так странно походил на молодое лицо покойной императрицы Елизаветы Петровны… Княжна Тараканова села напротив Ошерова у камина и устремила проницательный взгляд прекрасных светло-серых глаз на его взволнованное лицо. Она явно ждала, что Сергей заговорит, но молодой человек лишь безмолвно любовался ею. Молчание нарушила сама княжна – нарушила, причем, довольно необычно.
– А вы похорошели, – заметила она, – у вас в лице появилась мужественность, черты которой раньше лишь угадывались. Это красит вас несказанно… Сережа, я ведь тоже часто вспоминала вас, когда думала о России. А о России я думаю почти всегда. Именно вы тогда во Франции явились для меня посланником родной земли. Я много встречаю русских, живя за границей. И общаясь с большинством из них, не замечаю, что говорю с соотечественниками. Какая глупая мода притворяться европейцами! Сережа. Я не знаю, почему так легко говорю с вами обо всем. Может быть, вы и правы – это судьба! Скажите, неужели вы действительно разыскали меня лишь для того, чтобы сказать о своей любви?
– Да!
– Но все же, кто сообщил вам, что я здесь?
– О! Это было удивительно! – засмеялся Сергей. – Гордый пан выболтал мне ваше местопребывание, когда шпага моя уже готова была вонзиться ему в горло.
– Пан? – Августа призадумалась. – Вы должны мне, Сергей Александрович, рассказать все об этой в высшей степени странной истории с самозванкой. Я знаю лишь то, что писали в газетах. А верить всему, что пишут в газетах… При встрече вы дали мне понять, что видели эту женщину. Кто она?
– Не знаю! Да и никто не знает. Называлась принцессой Володимирской, дочерью государыни Елизаветы Петровны и графа Разумовского. Сестрой «графа Пугачева» себя величала. Еще же носила имя Али Эмете, а граф Орлов называл ее Алиной.
– Граф Орлов? Чесменский герой? Который заманил самозванку на русский корабль и отправил в Петербург? Об этой истории газеты много шумели. Возмущались вероломством графа.
– Вероломством? Не знаю. Али Эмете…
– Игрушка в руках польских конфедератов и могла повредить России?
– Вы и это знаете?
– Однажды явился ко мне некий молодой поляк и предложил…
Августа запнулась.
– Что же?
– Российскую корону!
И снова – молчание. Августа встала и подошла к полузашторенному окну.
– Вечереет, – прошептала она. – Вы любите смотреть на закат?
Сергей молчал. Княжна усмехнулась.
– Вас так просто не собьешь! Но мне на самом деле говорить об этом не просто неприятно, а страшно. Хотя в этом доме все – преданные мне люди, да и русский язык понимает одна лишь Марья Дмитриевна. Помните Марью Дмитриевну Дараган? Я вас представлю… Она стала уже совсем немощной, моя милая старушка… Сережа, все же прошу: расскажите мне о самозванке.
Говорить об Алине Сергею было неприятно, потому что стыдно. Много нехорошего, темного было во всей этой истории. Но вскоре он увлекся пересказом интриги и живописал княжне все происшедшее с яркими подробностями. Августа не проронила ни слова, она все еще стояла у окна и смотрела на разгорающийся закат. Наконец Сергей закончил и внимательно, почти умоляюще, взглянул на княжну Тараканову.
Она вздохнула. Розовый закатный блеск бросал нежный отсвет на белое лицо, казавшееся выточенным из слоновой кости.
– Бедная женщина! – покачала головой княжна.
– Вам жаль ее, принцесса?!
– Конечно же. Вы замечали когда-нибудь, насколько сильным может оказаться соблазн? Не многие находят силы противостоять. Бедная Али Эмете… И бедный граф! Это дело навек пятном ляжет на его честь.
– Что же, по-вашему, он должен был делать, принцесса?
– Не знаю… Нельзя забывать Бога, Сережа… Если бы граф Орлов помолился горячо, Господь указал бы ему, как поступить, чтобы исполнить свой долг и не уронить чести. Впрочем, всегда легко судить со стороны… Тем паче – не мне судить. Довольно об этом. Расскажите же мне, что вы намерены теперь делать?
Ответ он обдумал, еще когда мчался к своей принцессе:
– Остаться навек у ваших ног!
Княжна чуть улыбнулась.
– Мечтатель…
– Августа Матвеевна!..
– Не стоит, друг мой, растравлять свое сердце. Не на благо вам эта страсть. Я никогда не выйду замуж, Сережа! Я говорила вам об этом еще тогда, близ Парижа…
– Но… неужели вы могли подумать, что я… что я имею дерзость…
– Я не знаю, в каком еще качестве можно держать мужчину у своих ног, кроме как – законного супруга. Но даже будь мое положение иным… Я люблю вас, Сережа, но иной любовью. Она не похожа на вашу. Я не смогла бы стать вашей женой.
– Никогда?
– Не знаю… Наверное, никогда. Хотя помнить вас я буду всегда.
– Вы прогоняете мне?
– Вы – мой гость. Но гостеприимство мое не может простереться на всю жизнь.