Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу

Сергей кусал губу. В груди что-то взволнованно поднялось и – сердце болезненно заныло. Опустив голову, он молча разглядывал теперь узор роскошного ковра. На лице княжны отразились чувства вины и сострадания. Она приблизилась к молодому человеку и легонько положила руку ему на плечо.

– Простите меня! Сережа… Не печальтесь так. Когда вы вернетесь в Россию…

– Мне некуда возвращаться, принцесса! – тихо возразил Сергей. – У меня не осталось никого и ничего. Мой дом сожжен пугачевцами, а мать и сестра погибли. Гостеприимством графа Орлова я тоже злоупотреблять не вправе. Вы – единственная, кто у меня есть. Только вы, Августа…– Вы мой гость, – мягко повторила Тараканова. – Я не требую, чтобы вы ехали сейчас. Оставайтесь… на время. Будущее, верю, все прояснит.Все прошло как в полусне: новое знакомство с «тетушкой» Августы – Марьей Дмитриевной Дараган, – которая от времени еще сильнее высохла, уменьшилась да и сморщилась. Легкий, изысканный ужин. За столом, кроме княжны и Марьи Дмитриевны, присутствовал еще итальянец Марио.

Принцесса развеселилась, так и сыпала россыпями итальянского, мгновенно переводила на русский и наоборот и со всеми была одинаково мила и сердечна. Сергей почти не поддерживал разговор. Он устал от сумасшедшего путешествия. Его охватила полудрема, но она была сладкой, похожей на розовый дым, через который ясно виделось лишь одно – точеный профиль Августы, нежный, но словно лихорадочный румянец на ее белом лице. Принцесса поняла его состояние. Когда встали из-за стола (причем княжна, как истинная русская барышня, несколько раз перекрестилась на восток), Сергей почувствовал, что все плывет у него перед глазами. Слишком сильным оказалось для него, и так уже утомленного последними событиями, впечатление сегодняшнего необычайного дня.– Я велела Марио распорядиться приготовить вам комнату, – услышал он очень близко голос княжны. – Вам надо сейчас спать. Завтра у нас будет день, чтобы поговорить…Утро выдалось великолепным – в солнце хотелось плескаться, как в море. Сережа не сразу понял, почему проснулся в этой богато обставленной комнате с большими окнами и мозаикой на стенах. А когда вспомнил, вскочил с кровати и вдруг упал на колени и, так как не было иконы, горячо прошептал, глядя на солнце:

– Господи, благодарю Тебя…

…Августа спускалась по лестнице ему навстречу. Едва увидел – душа счастливо затрепетала: она не забыла, как ему нравилось видеть ее в белом! Снежная ткань, спадавшая роскошными тяжелыми складками вокруг стройного стана, серебристо искрилась, а молочного цвета кружева тонкостью и изяществом рисунка напоминали причудливо переплетенные стрелки инея.

Точеную шею обвивала тонкая нить жемчуга – это было единственное украшение принцессы. Впрочем, лучшим ее украшением были счастливо блестевшие светлые глаза…

– Как вы хороши! – выдохнул Сергей, целуя тонкую руку. – Ваше Выс… Августа Матвеевна! Я все-таки скажу, – он вглядывался в круглый овал лица, в простую прическу из светлых локонов, – вы стали еще больше похожи на…

Княжна приложила палец к губам.

– Пойдемте завтракать, Сережа.

Завтракали они вдвоем. Сергей любовался строгой грацией Августы, благородной отточенностью всех ее движений – очень естественной. Она даже кусочек от золотистого хлебного ломтика отламывала так, как, по мнению Ошерова, это может делать лишь принцесса. И ему невольно вспомнилась Алина. Он понял вдруг, чего не хватало этой рискованной женщине, пластично-грациозной, как пантера, и так хорошо усвоившей приемы высшего света, что она могла без труда выдавать себя за аристократку. Но когда понадобилось сыграть роль принцессы, увлеченная высокомерная авантюристка стала явно фальшивить. Сергей тогда так и не смог понять, в чем же эта почти неуловимая фальшь? Теперь понял: Алина, видимо, представляла, что такое настоящие принцессы – беда ее в том, что она никогда ею не была…

В то же время он вспомнил, у кого еще с восторгом наблюдал эту царственную грацию, так притягательно сочетающуюся с простотой искренней вежливости. У императрицы Екатерины…

Княжна тем временем попросила:

– Расскажите же мне о себе. Все, что захотите… все, что сможете.

– Мне нелегко это будет, княжна. Что же рассказать? В России был бунт. Пугачев… Я ни разу не видел его, но он сломал мою жизнь! Мать и сестренка погибли, когда обезумевшая чернь жгла наш дом. Дом в руинах, и военная карьера моя кончена, потому что я, бросив все, умчался почти что с поля боя. Хоть и имел на то дозволение, но… Конечно, меня могли бы и убить в этой войне и… лучше бы убили!

Августа взволнованно, не замечая того, теребила белоснежные кружева на рукаве, ломая их накрахмаленные стрелки.

– Мальчик мой, если бы я могла взять на себя хоть каплю ваших терзаний… Простите, что так вас называю. Хотя мы и равных лет с вами (не удивительно ли, что мы родились в один год?), но все же женщина тридцати лет старше тридцатилетнего мужчины.

– Августа, вы – юная. Потому что… вы чисты… как снег нашей России. Я перед вами – ничтожество. И вы правы. Я должен уехать. Немедленно. Может быть, прямо сейчас.