Княжна Мстиславская

Они уже выходили из комнаты, как вдруг ударил колокол церкви Святого Духа. София прошла вперёд, и не слышала его, Понц вздрогнул и обернулся. Вдруг стоявшая на столе пустая оловянная кружка упала на бок, крутнулась вокруг ручки и с глухим стуком свалилась на пол. И сразу же треснуло стекло в окошке, выходившем на улицу длинной горы. Приоткрыв рот, де ла Гарди смотрел на него. А стекло, легонько заскрежетав, распалось на куски и со звоном упало на дубовую лавку. У Понца защемило в груди. Когда он венчался с Софи, в церкви рухнула галерея со зрителями. Тогда их гибель истолковали как хороший знак, но сейчас де ла Гарди уже не был в этом уверен.

- Где ты? - из темноты коридора спросила Софья.

- Иду, иду, - торопливо ответил сын священника из нищей французской деревушки дочери одного из самых могущественных правителей Европы, и пошёл за женой. Руки его тряслись.

На следующий день начались тяжёлые роды. София умерла, но сын, рождённый под дождливым небом Эстляндии, выжил. Через двадцать лет он, Якоб де ла Гарди, станет одним из погубителей и в то же время спасителей Московского царства. Он захватит север страны, где ненадолго появится эфемерное Новгородское государство под железной пятой шведских вояк. Его лучший друг Михаил Скопин-Шуйский начнёт войну против поляков, литовцев и черкасов. Якоб поможет ему разбить прославленных ляшских воевод, старост, князей и атаманов. Вместе они войдут в Москву в 1610 году, очистив её от панов. А когда трусливый царь Василий Шуйский, боясь Михаила Скопина-Шуйского, отравит его на пиру, Якоб де ла Гарди ударит по московским ратям.

Везде ему будет удача, и короли Швеции щедро наградят его, потомка нищего священника и лихого наёмника. Именно Якоб де ла Гарди на сто лет отнимет у Москвы выход к Балтике. Правда, за это пришлось отдать царю Михаилу Романову Новгород. Но мятежный город был не нужен шведам. И только одно воспоминание отзывалось болью в затылке, совсем, как у отца. Это была неудачная осада Пскова. Шесть лет шведы и всякая бродячая шваль со всей Европы пытались взять этот город. Якоб де ла Гарди обещал им отдать Псков на разграбление, и от многих неудач под стенами города порой впадал в ярость и неистово кричал, что сделает с псковитянами то же, что его отец сотворил в Нарве. Но те смеялись и неприлично обзывали гордого Якоба.

Князь Мезецкой на переговорах в деревеньке Столбово усмехался порой и тихонько, как бы про себя, повторял эти слова, чем приводил де ла Гарди в великую злость. А пока он багровел от ярости, отважный и разумный дьяк Алексей Зюзин буквально оттяпал у шведов все новгородские земли. Те были рады и тем, что сейчас, после Столбовского мира, между ними и Москвой легли сотни вёрст болот.

Глава 11

Годунов вылез из своего возка. После дождя парило, сырой тёплый воздух оседал капельками на лице и шее. Боярин вытирался рукавом кафтана, и топая сапогами по дубовому настилу царского двора, торопился в дворец, там хоть солнце не жарит.

Сзади заругались слуги, заржала лошадь. Годунов поневоле обернулся. А там два возка сцепились оглоблями, из одного неуклюже лез князь Василий Шуйский. Умный полководец, благоразумный придворный интриган и жёсткий воевода. Он прошёл мимо Бориса, сделав вид, что не замечает того. Дескать, Рюриковичу невместно обращать внимание на служилого московского дворянина.

«Ну и паскуда!», - зло подумал Годунов, а сам улыбнулся и сказал: - Князь Василий, подобру ли всё в Новгороде?

Шуйский остановился, посмотрел по сторонам, будто выискивая, откуда до него донеслись слова.

- А, Борис! - расплылся князь Василий в улыбке. - А я думаю, кто меня кличет? Здравствуй, боярин! Знаешь, зачем к царю идём?

Про дела новгородские Шуйский не ответил, там шведов нынче хорошенько поколотили. Князь Дмитрий Хворостинин гонял наёмников короля Юхана и прочее скандинавское отребье так, что те отказались идти к Новгороду. Князья Шуйские, бывшие там с войском, все нынешние заслуги приписали себе. За спиной у них посмеивалась вся Москва. Шуйские воевать умели, и побед за собой немало числили, однако Хворостинин, хоть и не Рюрикович был, но в войсковом деле мало кто мог с ним равняться среди московских воевод.. Сейчас Хворостинин резался с бесстрашными черемисами на волжских берегах.

В Думной палате, кроме царя и его сына, доброглазого Фёдора, никого не было. На столе серебряный кувшин и две чарки.

- Садитесь, - царь махнул рукой к лавке у стола. Годунову вдруг захотелось пить. Но чарки были царские, ни ему, ни Шуйскому не полагалось их трогать.

Так и сели, с одной стороны стола, спиной к окнам, где на цветных стёклах играли солнечные лучи, Иван Васильевич с Фёдором. Напротив Годунов и Шуйский. Каждый из них, поочерёдно, будет править московским царством более четверти века. Но пока ни Борис, ни князь Василий об этом даже и не думают. Корона царская к ним даже во снах не приходит. Четыре государя, один нынешний, и трое будущих, начали государственный разговор.