«Не иначе как жалеет о мене», — догадался Житобуд, потому и решив исчезнуть пораньше, как только подвернется первая же возможность.
На самом же деле боярин ошибался. Разумеется, Константин о такой мене не жалел, и, когда поглядывал в сторону Житобуда, он всего-навсего припоминал слова песенки из детского кинофильма, гласящие, что «на жадину не нужен нож. Ему покажешь медный грош и делай с ним что хошь!».
Губы же князя кривились от еле-еле сдерживаемой улыбки, которая всякий раз, стоило ему представить лицо боярина, предательски лезла наружу.
Последними покидали гостеприимного князя Куней и Онуфрий. Чуть сзади скакали верные конюшие, а впереди рысил слуга с зажженным факелом.
Они уже почти доехали до кунеевского терема и собрались было распрощаться, успев осудить князя за непотребное якшанье со всяким сбродом и в то же время одобрив его мудрость — лаской-то, вишь, и Стожара из своей чашки есть заставил, — как услышали протяжный вой, не то звериный, не то человеческий, донесшийся откуда-то со стороны дома Житобуда.
Лошади тревожно всхрапнули, а бояре переглянулись.
— Это кто ж такой может быть, чтоб глотку драть на ночь глядя? — недоуменно спросил Куней.
— А это, наверное, Житобуд не нарадуется злату княжескому, — осенило Онуфрия.
— Ох и свезло же резоимцу, — покачал головой Куней.
— И не говори, — буркнул сокрушенно Онуфрий, поворачивая коня к своему терему. — Теперь ему сам черт не брат, с такою-то казной.
— А гривны, они одна к другой завсегда липнут, — философски заметил Куней, безумно завидуя счастливчику Житобуду.
И коли гривен в скотнице нехватка бысть, не чурашися князь оный ничем.
Даже у верных слуг своих не гнушался он выгребати все до единой куны, отчего боярин Житобуд ума лишился прямо на пиру княжьем, а боярин Завид заболевши от горя велика и помре.
И злато оное, неправедно добытое, князь Константин руцею щедрою на забавы свои кидаша без счета, кои ему не иначе как лукавый нашептывал, незримо ошую его стоящий.
Церкви же ни единой куны не даша, ибо глух он бысть к молитве, а во храмы ходиша с неохотой превеликой и редко.
И глаголил княже Константине, взираючи, како бояре мздоимцы всю казну княжью развороваша, аки тати нощные: «А вот, братья, моя скотница и мену желаю зделати на скотницу боярску. И не ведая, сколь в ней, даю всю не глядючи и мне тож отдай всю, без счета.
И возжелаша жадный боярин Житобуд отдати свое, а взяти княжое. Опосля же сочтя, сколь он от оной мены утеряша, упаде в беспамятстве и помре.
А гривны боярские князь не на меды хмельные отдаша, не на гульбу пышную, а на дела богоугодные, на сирых и обездоленных, дабы призрети их в домах странноприимных, а деток-сирот одети, накормити и грамоте обучити.