– Мы только что подписали с немцами протокол о намерениях – они покупают у нас лес на шпалы. Если с головы Зайберта упадет хоть волос, это приведет к скандалу в прессе, и сделка может сорваться. Пожалуй, мы вышлем его из страны: нет человека – нет проблемы. А мурманских остолопов накажем, чтобы не были такими легковерными.
Алов сник: за высылку немца комнаты точно не дадут.
– Глеб Арнольдович, я вам уже докладывал насчет моей ситуации с жильем…
– Чекист должен быть голодным и холодным – у него от этого бдительность повышается, – усмехнулся Драхенблют. – Принесешь качественный материал – будет тебе комната.
В бывшем кафе «Неаполитанка» царил разгром – Зайберт собирал нажитое в Москве имущество. В спальне голосила Лизхен: ее хозяин уезжал, она оставалась и, судя по всему, ничего хорошего ее не ждало.
Взобравшись на стул, Зайберт одну за другой снимал со стен картины.
– Лизхен, уймись, а то я за себя не отвечаю! – орал он на всю квартиру.
Но та еще горше плакала.
Клим сидел в кресле напротив окна, с которого уже убрали шторы.
– Вы так и не выяснили, за что вас высылают? – спросил он.
Спрыгнув на пол, Зайберт потянул на себя ящик комода. Тот с визгом выскочил из пазов, и на пол посыпались письма, ножницы и сломанные карандаши.
– Тут любого можно выслать когда угодно и за что угодно! – в сердцах отозвался Зайберт. – Мне позвонили из Наркоминдела и в любезных выражениях попросили покинуть Советский Союз.
Он ткнул пальцем в сторону спальни:
– Ее жалко!
Подобрав с пола тетрадный листок, Зайберт передал его Климу:
– Я вас не просто так вызвал. Если вы не поможете, то все, конец… они погибнут.
– Кто?
– Вы когда-нибудь слышали о немцах Поволжья? В свое время Екатерина Великая пригласила в Россию немецких крестьян, пострадавших от Семилетней войны. За полтораста лет они разбогатели, отстроили множество деревень под Саратовом и даже завели собственные предприятия.
Зайберт рассказал, что однажды к нему пришли бородатые люди в крестьянской одежде и на необычном, будто старинном немецком языке спросили, правда ли, что здесь живет известный журналист?
Их священник, хорошо говоривший по-русски, составил письмо, и они хотели, чтобы кто-нибудь передал его председателю ВЦИК.
– Вы полюбуйтесь, что они написали! – с горькой усмешкой сказал Зайберт.
Клим начал читать:
Уважаемый дорогой хозяин России, товарищ Калинин!
После революции труженики нашей деревни взялись за работу, потому что думали, что наконец настали хорошие времена и будет равенство и братство.
Но началось у нас уничтожение, и в этом смысле дело в Поволжье обстоит очень организованно. Зачисляют в партию человека, дают ему утром револьвер, и он к вечеру столько контрреволюционеров наделает, что прокуратуре за год не разобраться.
Хороших и уважаемых людей до выборов в сельсовет не допускают и велят выбирать из городской сволочи, присланной из центра. Мы этого не одобрили и выбрали своего председателя, но его тут же забрали и увезли неизвестно куда.
На наш кантон дали задание по хлебозаготовкам, а у нас озимая рожь наполовину погибла, только начальство этому не верит, потому что в полях сроду не бывало. Городские с револьверами приезжают и ходят по домам. У кого занавески в доме есть или стены обоями оклеены, того они называют кулаками и обкладывают налогом, как им черт на душу положит. Дать им, сколько они хотят, нет никакой возможности.
В нашей деревне разорили девять семейств, а все их добро передали государственным и кооперативным учреждениям, где эти городские сами состоят начальниками. У Отто Литке даже детские качели с дерева сняли и увезли. Разберитесь, товарищ Калинин: зачем это было сделано?