Князь советский

Сталин и так был нелюдимым человеком, а теперь и вовсе стал затворником и окружил себя придворными, которые приносили ему сведения о недоброжелателях – как внешних, так и внутренних. Он уже жить не мог без шифровок и тайных папочек, и требовал от подчиненных особой бдительности.

«Мода» на разоблачение врагов мгновенно распространилась по всему обществу – бдительность стала непременным условием продвижения по служебной лестнице. Именно этим объяснялись массовые чистки и политические репрессии – начальники всех мастей пытались выдвинуться и, параллельно, обезопасить себя от конкурентов.

Разумеется, больше всех лютовало ОГПУ. Масла в огонь подливало то, что председатель Менжинский постоянно болел, и два его заместителя, Драхенблют с Ягодой, насмерть сцепились за право быть его приемником.

Ягода делал ставку на внутренние заговоры – Шахтинский процесс был делом его рук, а Драхенблют пытался выслужиться, добывая за рубежом не только ценные сведения, но и валюту. Но ему тоже следовало разоблачать контру – ведь если ты не докладываешь о ее кознях, стало быть, ты выгораживаешь врагов или попросту не желаешь как следует работать.

Алову казалось, что у него на руках беспроигрышное дело, но когда он принес начальнику Галино донесение (слегка подправленное для солидности), Драхенблют лишь бегло просмотрел его и велел зайти на следующий день, то есть сегодня.

Алов удивился, но решил, что это ничего не значит. В конце концов, Драхенблют – не железный и ему тоже надо отдыхать.

О вине или невиновности Зайберта Алов не беспокоился – это определялось не действиями «клиента», а его потенциальной опасностью для СССР. Дайте иностранным журналистам волю, и любой из них будет вредить большевикам словом и делом, так что миндальничать с ними не имело смысла.

2.

Драхенблют снял очки и уставился на Алова.

– Ты утверждаешь, что Зайберт создал агентурную сеть для перехвата радиосообщений?

Алов с готовностью кивнул:

– Так точно.

– Чушь… Таким «перехватом» может заниматься любой радиолюбитель. Ладно, едем дальше…

Драхенблют склонился над бумагой и, найдя нужную строчку, принялся читать вслух:

– «…с целью дискредитации СССР организовал выход боевых кораблей из Мурманска, поставив им задачу: уничтожить ледокол „Красин“ и находящихся на его борту советских героев-полярников, а также спасенных ими итальянских аэронавтов».

У Алова неприятно заныло в груди. Кажется, Драхенблют нисколько не обрадовался его докладу. Но как такое могло быть? Ведь он сам требовал, чтобы подчиненные хоть из-под земли добыли ему серьезное дело!

– Мы связались с Мурманском, – начал Алов. – Дежурный получил телефонограмму из Москвы и решил, что ее передали не из Центрального телеграфа, а из Центрального комитета партии. Он доложил обо всем наверх, была объявлена тревога…

– В районе Мурманска давно нет боевых кораблей, – скучным голосом сказал Драхенблют. – Это во время Мировой войны через него велись поставки союзников, а сейчас это маленький торговый порт. Кого там по тревоге поднимать? Местных рыбаков?

Как всегда, в минуты волнения Алов начал кашлять. Его легкие чуть не лопались, но он все никак не мог остановиться.

Драхенблют налил ему воды из графина.

– Вы, Глеб Арнольдович, напрасно ерничаете, – проговорил Алов, отдышавшись. – Я сам все прекрасно понимаю, но если мы не дадим ход этому делу, у нас могут быть большие неприятности.

– Какие? Меня-то за дурака не держи!

– Дежурный из Мурманска сейчас перепуган до смерти и наверняка явится с повинной в отдел ОГПУ. Там сделают запрос насчет телефонных переговоров; начнется проверка, и все это передадут наверх, Ягоде. А как только он выяснит, что Зайберт проходит по нашему ведомству, вас наверняка спросят: «А почему многоуважаемый Глеб Арнольдович не проявил должной бдительности?»

– Думаешь, его кто-то будет слушать? – скривился Драхенблют и вдруг заговорил, повышая голос: – Ягода постоянно врет! Он во всех анкетах пишет, что примкнул к большевикам в 1907 году – не было этого! Он всю жизнь был уголовником, и пришел к нам только для того, чтобы безнаказанно грабить и убивать!

Алов понял, что попал в цель. Драхенблют принадлежал к поколению большевиков-идеалистов и остро переживал то, что старая революционная гвардия сдает позиции под нажимом полуграмотных выскочек-карьеристов – таких, как Ягода.

– Нам нельзя арестовывать Зайберта – он же считается чуть ли не национальным героем Германии, – насупившись, сказал Драхенблют. – Ягода и так нагадил нам со своим Шахтинским процессом: ему для полноты картины нужны были иностранцы, и его люди, ни с кем не посоветовавшись, схватили первых попавшихся немцев. А нам кровь из носу надо наладить поставки на Запад, понимаешь?

Алов все еще на что-то надеялся.

– Дело Зайберта нельзя оставлять без последствий!

Но Драхенблют его не слушал.