Князь Олег

На Олафа смотрели Стемир и Эбон, Свенельд и Руальд, Глен и Мути, Рюар и Рулав, Гуды и юный Карл Ингелот, который, прибыв с торгом от фризов, передал поклон киевскому правителю от своего отца, грозного предводителя пиратов-фризов конунга Юббе, и, похоже, остался здесь надолго. Сопровождавший его меченосец фризов, зрелый воин Гуды, поняв, в какую ситуацию он попал со своим юным господином, с сожалением смотрел то на своего подопечного, то на именитого русича и чувствовал, что его опыт пиратских боев должен здесь пригодиться, хотя он и не ведает ни о черных, ни о белых уграх, о которых говорит Олаф.

Руальд и Эбон, два мудрых советника Олафа, кое-что знали об уграх-мадьярах, но пока хранили молчание.

Глен и Мути были тоже напряжении и сдержанны. Да, они с Аскольдом воевали мадьяр, в одном походе убили их вождя Арпада, дочь которого Аскольд взял себе в жены, да это все ведают: Экийя и поныне здравствует, теперь, правда, в объятиях христианского монаха. Вряд ли это она сумела встретиться со своими дальними родичами из Лебедии, что находится где-то на северо-востоке от Киева, и убедить их напасть на Олафа.

Свенельд, чувствующий себя при Олафе птицей-недоедком, но постоянно скрывающий свое недовольство, сейчас внимательно слушал Олафа, пытливо поглядывал на Стемира и пытался определить, как ему поступить. Ведь сейчас у Олафа уже нет той несметной дружины, которая была у него четыре года назад, когда он пришел покорять Киев. Сейчас его дружинники рассыпаны по охране кто где. Кто в древлянских лесах, кто в северянских степях, кто на сожских берегах, кто у сульских славян, кто у тиверцев, кто у дулебов, а кто уже и у хорватов. Разбросал ворохами, а теперь — не собрать крохами! Не успел Олаф бросить новый клич среди полян и русьских городов-крепостей о наборе в дружину, как угры тут как тут. Окружили город и требуют его сдачи! Крепко придумали! Хватит ли у Олафа духа одолеть их? И поможет ли ему в этом деле Стемир? Что-то они стали редко улыбаться друг другу… Неужели и тут не обошлось без проклятой мадьярки, сгрызи ее хворь!..

Рюар и Рулав, два друга-меченосца, как и Стемир, сопровождавшие Олафа еще со времен жизни в Рароге, благоговейно внимали всему, что говорил Олаф. Два верных стража и помощника Олафа во всех делах, они даже были похожи чем-то. У обоих открытые, честные лица, широкие добрые улыбки, когда им весело, и чутье на опасность, грозящую любому из этой великолепной четверки. Иногда, еще в Ладоге, их звали одним звонким прозвищем: «Лучеперые». «Лучеперые» были одеты лучше других, доспехи и кони у них были привезены из других стран, но умение сражаться и постоять друг за друга выделяло их среди прочих воинов. Любой из них Рюар или Рулав, Стемир или Олаф — нюхом чуяли опасность, угрожавшую кому-либо из четверых, и всегда оказывались рядом.

«Лучеперые» почувствовали, как накалился воздух гридни при вести о нашествии угров и причастности к этому Экийи. И как бы ни старался Олаф сейчас говорить о военном строе мадьяр, фундаментом и крепостью которого являлись их сцепленные кибитки или вежи, его советники слушали его невнимательно, и каждый в душе требовал немедленного если не возмездия, то уж непременно допроса этой дерзкой мадьярки.

Олаф почувствовал, что напряжение достигло предела, и, снова уловив из дальнего угла гридни шепотом произнесенное имя мадьярки, глухо проговорил;

— Легко обвинить во всем вдову Аскольда, Экийю. И у меня была первая мысль о ней, но… — он сознательно остановился, чтобы перевести дух и проверить себя: не смутился ли в какой-нибудь подлый момент и не выдал ли себя каким-нибудь лишним движением руки, ведь абсолютно все замолчали и жадно внимают ему, а так внимать они могут только искренним словам.

«Не оступись, Верцинов сын!» — мысленно приказал себе Олаф и тихо продолжил:

— Кто из вас помнит наш первый поход из Киева? Мы тогда осилили древлян, а христианский проповедник Софроний…

И тут загудела гридня. Да! Все вспомнили, что этот христодул предсказал тогда, что какие-то кочевники нападут на Киев… Где он сейчас, этот колдун византийский?..

— Этот христодул исчез из Киева, — мрачно объявил Олаф, когда страсти немного улеглись, но снова вспыхнули, как только он поведал о бегстве Софрония.

Да! Теперь всем ясно, что Софроний был связан не только с мадьярами, во и прежде всего с Византией, которая по-прежнему следит за событиями в Киеве и не желает упустить из рук свое Шестидесятое архиепископство в списке епархий, зависящих от главы константинопольского духовенства.

Мути вспыхнул, как только понял, о чем идет речь. Глен склонил голову и тихо подтвердил:

— Ты прав, Новгородец-русич! Они давно боятся Киева, еще со времен походов Аскольда на Царьград… Ведь они дань обещали платить Киеву, только чтобы мы не бегали на них…

— Но… — Олаф понял, что направил мысли советников в нужное русло, и как бы нехотя предложил: — Хотите видеть вдову Аскольда? Она ждет вашего решения…