Князь Олег

Мала оглядел огромную рать варяга-русича, его сподвижников-воевод, что восседали на крепких конях и, облаченные в невиданные доспехи, смотрелись, что и говорить, непобедимыми витязями. Если бы… если бы они не прорубили дорогу к нему, вождю припятских древлян… А коль дорога прорублена, то, пока не зарастет она новой порослью, по ней может пройти кто угодно! Мала видел, что Новгородец-русич ждет его ответа, и тихо, но твердо ответил:

— Да будет тако!

— Ну, вот и ряд заключили! А чтоб тебе не думалось, что я к тебе дорогу прорубил с лихой затеей, я тебе часть своей дружины оставлю, чтоб ты крепость здесь поставил! Или ты надумал ужо засадить мою торную дороженьку? А? Не старайся, вождь, перехитрить меня! — прозорливо заметил Олаф, но дружине своей не позволил смеяться над именитым древлянином и, чтоб поскорее закончить, твердо повторил: — Запомни, я тебе друг! И вся моя дружина — твоя защитница!

Вот теперь и дружина русича громко трижды грянула: «Да будет тако!»

— А сейчас я должен совершить жертвоприношение своим богам! — повелительно изрек Олаф и приказал вождю древлян: — Вон к тому дубу ты приведешь десяток быков, а мои друиды разделят их на части и отдадут их мясо Перуну, Сварогу, Радогосту и Святовиту! Ибо их духи поддерживали во мне и моей дружине силу отваги! Поклонимся и Влесу! Ибо без его благодеяний наше тело не имело бы достаточно сытной пищи! Ну, а потом устроим пир во имя дружбы наших племен! Ты убедишься, вождь древлян, что я тебе не враг! Я твой добрый защитник! — ласково сказал Олаф и спешился с коня.

Вождь Мала закусил губу и с горечью наблюдал, как варязе-русичи занялись неотложными делами…

Северяне и радимичи, упомянутые незадачливым юным древлянским вождем, были покорены Олафом в последующие два года, в течение которых он не знал отдыха. Он мотался со своей дружиной по всему днепровскому краю — то на север от Киева, то на запад, то на восток, то на юг. «Крепости! Крепости по всем моим землям воздвигать!» — повторял он своим сподвижникам, и те, зараженные его энтузиазмом, безропотно следовали за ним. Правда, были сомнения, минуты отчаяния и даже ленивой спеси, в ходе которых Олаф пытался бороться один на один с невесть откуда появлявшимися препятствиями. То перед растерянным Олафом неожиданно всплывал лик Аскольда с укоризненным взором карих глаз, в которых Олаф читал не только укоризну, но дикую злобу и месть. То откуда-то доносился довольно ясный, полный тревоги голос Экийи, зовущий Олафа прогуляться в тенистых рощах у Днепра. То возникал в дверях гридни хмурый Стемир, пытливо ищущий во взгляде Олафа ответ на свой тайный, жгучий вопрос. Что-то щемящее, тревожно рвущее его сердце на части испытывал Олаф каждый раз в Киеве, когда истекал короткий срок передышки, устроенной им по исходу того или иного похода.

— Зачем ты идешь на северян и радимичей? — спрашивала Олафа обеспокоенная Рюриковна. — Мне сказывали, что они дань платят хазарам, а это значит, что ты вынужден будешь сразиться и с хазарским ханом?

— А я и готовлюсь к этому, моя дорогая! И свою дружину бодрю этой вестью! — ласково улыбаясь, тихо отвечал ей Олаф.

— И опять бросаешь нас с дочерью…

— У вас тут такая охрана! А у моих гонцов очень резвые кони… Я всегда смогу успеть… Ведь речка Сож не за горами…

— Но если хан нагрянет прямо сюда сразу после твоего отъезда?! — Рюриковна сжала руки, чтоб не крикнуть: «Ты не любишь нас, потому и уезжаешь!» — но сдержалась.

Олаф вдруг понял, что Рюриковна начинает ожесточаться: слишком часто он оставляет ее одну. Но по-другому он не может.

— Мои лазутчики донесли, что хазарский хан проводит все время в неге и роскоши. Изобилие Тавриды, постоянная торговля с Херсоном и Царьградом, по всей видимости, заставили его забыть о столь дальних соседях, как днепровские северяне да сожские радимичи, — медленно и спокойно сказал Олаф и обнял жену. — Не тревожься, я скоро вернусь.

У Рюриковны слезы навернулись на глаза, но жестокая выучка с детства заставила ее перетерпеть и эту вспышку обиды, ибо, как святой завет, хранила она в памяти наказ отца: проводы в дорогу должны быть веселыми, а слезы привлекают злых духов, которые так просто не отстают от своих жертв…

А по возвращении из сожских земель Олаф старался не отвечать на вопросы досужих словолюбцев, много ли дани собрал он от северян да радимичей.

— По шлягу с каждой сохи! — коротко ответил он по-рарожски.

На расспросы Рюриковны князь признался:

— Я взял с них то, что они приготовили хазарам. По одной мелкой монетке — по одному шлягу с сохи!

— Ты так уверен теперь, что?.. — с ужасом в глазах спросила Рюриковна.

— Да! Я перемешал свою и Аскольдову дружины; три доли находятся на крайних северных рубежах, охраняя древлян, северян и радимичей. Там теперь крепости стоят, земляные валы возвышаются! Не просто будет теперь подойти и к моей ставке! — гордо заметил он, лаская плечи жены.

— С севера! А с юга? — тревожно спросила она, боясь рассердить мужа.