Князь оборотней

Липкий пепел приставал к подошвам, оседал на груди и плечах, склеивал мокрые от пота волосы. Хадамаха пробежал узким, как змеиный желудок, коридором — казалось, тот уводил в бесконечность, в нем было темно и жарко, и так легко поверить, что в конце ждут пылающие владения повелителя мертвых Эрлик-хана. Рядом скользила молчаливая тень — ни топота ног, ни дыхания, ни даже стука сердца, словно черный шаман уже растворился в горячем мраке Нижнего мира. Из-за поворота мелькнули красные отсветы, делая мысль о Нижнем мире сокрушительно реальной. Хадамаха замер во мраке, глядя на мерцающие на полу отсветы Красного огня. И медленно пошел вперед. Остановился у поворота коридора, глядя на красную полосу света на полу, так похожую на полосу крови. Ему не хотелось сворачивать… туда. Здесь, в темноте, еще оставалась надежда, которая там, в свете Алого огня, сменится безжалостным знанием.

Только черный шаман не умел обманывать себя. И жалеть, и надеяться тоже не умел. Донгар шагнул мимо и скрылся за поворотом. Хадамаха пошел за ним, как привязанный.

Точно как в подземельях Сюр-гудского храма, в светильниках колыхались Алые огоньки, бросая зловещие багровые отблески на стены угольно-черного цвета — на плотно подогнанных гранитных плитках лежал толстый слой сажи. Огненные звери прошли этим коридором, оставляя за собой горящие светильники и… мертвых. Обуглившиеся тела, похожие на выпавшие из костра головешки. Молодой жрец, помощник Донгарова отца. Женщина, та самая, что хвасталась умением снимать шкуры, — почему-то уцелели волосы, длинные, черные с проседью косы. Еще от кого-то остался черный силуэт на обгоревшей стене — и больше ничего. Больше никогда… Хадамахе хотелось выть. Не реветь, как положено медведю, а выть, ненавидяще и жалобно, точно попавший в капкан волк. Нерожденный вой закупорил глотку, перекрыл дыхание, лишил сил. Ноги подогнулись, и он опустился на покрытый липкой золой пол, да так и застыл, не способный ни кричать, ни плакать, ни дышать, ни жить…

Аякчан появилась неслышно. На миг затаила дыхание — увидела тела. Закутала плечи Хадамахи потерянной паркой и села рядом, тесно прижавшись к его плечу. Хакмар встал позади, не пытаясь приблизиться или прикоснуться, но ощущение его присутствия было четким и ясным. И только Донгар просто стоял и смотрел во мрак — видимый глазами, но не ощутимый ни разумом, ни сердцем, ни чутьем. Тень. Безмолвие. И лицо его было лицом мертвеца.

Шорох, топот, неуклюжее спотыкание… Хадамахины родители и Золотая тигрица — уже в человеческом облике и даже в кой-какой одежде, ввалились в коридор.

— Да как же это… — растерянно забормотал отец, оглядываясь на сожженные тела. — Это ж… Они сами виноватые, верно? — жалобно спросил он, точно надеялся на подтверждение. — Нас сгубить хотели, сами в свою ловушку и попались, так?

— Эгулэ! — вдруг с силой сказала мама. — Замолчи. — Она привалилась к стене, будто у нее вынули позвоночник и нечему стало держать спину и плечи. И тихо, безнадежно прошептала: — Мой сын… маленький… медвежонок мой… — и сразу стала такой же нездешней, неощутимой, мертвой, как Донгар.

Черный шаман вдруг вздрогнул — точно рябь пробежала по тени — и окликнул:

— Хадамаха…

Далекий, едва слышный удар — бум! Показалось? Хадамаха поднял голову и вслушался — изо всех сил, не ушами, а всем телом. Далекое, словно отделенное несколькими каменными стенами — бум! Потом часто-часто — бум-бум-бум! — будто тот, кто стучал, уже отчаялся и теперь тратил последние силы и последние крохи надежды в этих частых ударах. Тишина и последний удар — бум! И тишина снова.

Хадамаха уже стоял, вытянувшись в струнку и внюхиваясь в пропахший Пламенем и смертью воздух. Будто вычуивал добычу в лесу.

«Ну давай же, давай!» — мысленно просил он.

И тот, далекий, не подвел — бум! — прозвучал слабенький удар. И опять — бум!

— Сынок, ты куда? — отчаянно и беспомощно, словно терял последнюю опору в жизни, крикнул отец, но Хадамаха не обернулся. Он мчался по слабо освещенным коридорам так, что редкие светильники сливались в сплошную Огненную полосу. Перескочил через еще одно сожженное тело. Хотел остановиться, но тут далекий стук стал частым и отчаянным, будто кто-то почуял, что подмога близка или, наоборот, гибель совсем рядом. Хадамаха наддал. Стук затих. Совсем. Намертво.

Хадамаха взвыл. Словно вихрь дохнул рядом — мимо него пробежал Хакмар.

— Я знаю, где это! Я там был! Там у них самые секретные лаборатории… и моя комната!

— Что значит твоя? — проносясь под потолком, крикнула Аякчан.

— А то и значит, что я ее придумал! — прокричал в ответ Хакмар, скрываясь за очередным поворотом.

Хадамаха с Донгаром бежали молча, не глядя друг на друга, словно слова или взгляды могли спугнуть надежду. Слева и справа мелькали распахнутые железные двери, а за ними комнаты, выгоревшие, почерневшие. Хадамаха заметил голубой халат, покрывающий кучку золы, но останавливаться не стал — сейчас помощь нужна живым. Он надеялся, что нужна. И что живым.