Князь моих запретных снов

– Вся моя история не самая приятная, герцогиня. Я бы сказала, что только здесь она чуть-чуть выправилась, да и то, к сожалению, это не ваша заслуга.

Она покачала головой, глядя на меня так горестно, что мне стало чуточку стыдно за свою черствость. Наверное, я должна пожалеть эту женщину? Все-таки она была уверена в том, что потеряла дочь… Но кто пожалеет меня?

– Ты не хочешь называть меня матерью, – тихо проговорила она и всхлипнула.

– Так вы все для этого сделали, – ответила я и мысленно себя поздравила. Это вместо плевка. Она ведь заслужила, правда? Ну, если сама отказалась от меня?

– Хорошо, – мягко сказала она, – это твое право, я все понимаю. Но моей вины в том, что тебя подбросили в деревню, нет.

– Рассказывайте, пожалуйста. Вы же видите, я не в самом лучшем состоянии, и уже устала. – Я откинулась головой на деревянное изголовье кровати.

И она рассказала. Тихим, мягким голосом, постоянно заглядывая в глаза, так, что мне под конец сделалось совестно. Наверное, она и в самом деле не была так уж виновата. Возможно, зря я ей наговорила гадостей.

А дело обстояло так.

– Меня выдали замуж за герцога в шестнадцать лет. Он был как раз на сорок лет старше, я была уже третьей женой – предыдущие две умерли, одна в родах, а вторая слегла с горячкой. Надо сказать, не слишком приятно было ложиться в постель с человеком, которому под шестьдесят.

Она задумчиво качнула головой, взгляд затуманился. Герцогиня вспоминала. А я подумала о Габриэль, которая с радостью уехала в замок Бреннен, лишь бы не выходить замуж… вот так же.

– Муж все ждал детей, но не получалось. Ни через год, ни через два, ни через три. Кажется, он меня ненавидел за это… А мне было все равно. Для меня жизнь закончилась. Его роскошный замок стал склепом. И ведь неправду говорят, стерпится – слюбится. Если человек противен, то никогда не стерпится и не слюбится. Муж мой… частенько бывал в разъездах, и однажды, когда его не было дома, на ночлег в замок попросился наемник. О, не такой же молодой, как я, но сильно моложе моего мужа. И я подумала, что вряд ли когда еще узнаю, каково это – любить крепкого, сильного мужчину. Я сама пришла к тому, чьего имени так и не узнала, и впервые за все эти годы мне было хорошо… А утром он уехал. Не знаю, что с ним сталось потом, но… Кое-что он оставил мне на память.

Я смотрела на блестящие черные локоны, закрученные пружинками, и уже не знала, что и думать. Поразительное легкомыслие – и одновременно безумная храбрость, вот так, в отсутствие мужа, лечь с незнакомцем.

Герцогиня посмотрела на меня с легкой улыбкой.

– Мой муж не был дураком, сразу сообразил, что тут что-то не вяжется. Не буду говорить, сколько унижений я вытерпела… Но, кажется, он понимал, что сам не может зачать наследника, и поэтому, когда родилась двойня, распорядился оставить мальчика, а девочку… утопить.

– Какой добросердечный человек, – не удержалась я.

– Ему не нужна была девочка, как я ни умоляла, как ни ползала перед ним на коленях. Он мне сказал, что наследника, так и быть, оставит и даже назовет своим, но никак не дочь. Все, что я успела сделать, – подкупила повитуху, чтобы она тебя вынесла из замка и растила сама. Но, видно, повитуха решила иначе, подбросив тебя на чей-то порог.

– А почему вы даже не спросили у нее, кому она меня оставила?

– Я ее больше не видела живой, – глухо ответила герцогиня. – Думаю, мой муж… В общем, твой след затерялся навсегда.

– Подождите, – я подобралась в кровати, – а как же… другие ваши дети?

– Они от моего второго мужа, – ровно сказала женщина, – первый умер довольно быстро. Наверное, от сердца. Или еще от чего.

Мы помолчали. Было что-то в рассказе герцогини, что меня зацепило, пустило острые коготки в душу и теперь царапалось там. И по-прежнему я не могла разобраться в себе. Должна ли я ее жалеть? Посочувствовать? Наверное, это тяжело, невыносимо ужасно, когда умирает ребенок, и еще хуже – вот так, столько лет гадать, жив ли он.

А она сидела безмолвно, жалкая, заплаканная, до боли сжимала мои пальцы, и в эти мгновения вдруг обрела сходство с той самой придуманной мной мамой, печальной и светлой, которая любила меня и жалела. Но то… были мечты. А в жизни, по крайней мере, сейчас, я не чувствовала ни особой жалости, ни любви к этой женщине.

– Послушайте, – сказала я, – вы ведь… понимаете, что я не могу вот так, прожив всю жизнь без вас, внезапно почувствовать дочернюю любовь.

– Я понимаю, – она кивнула, – но мне хочется хотя бы не быть тебе врагом. Ты простишь меня?

– Не за что прощать, – буркнула я, чувствуя, как горло сжалось в спазме.

– Я буду в замке еще несколько дней, мне позволили… Ты… не будешь против, если я навещу тебя еще? Вот так уж получилось, что оба моих первенца в замке Бреннен и оба страдают.

– А Тибриус-то чем страдает? – фыркнула я.

Мне показалось, что женщина вздрогнула всем телом.

– Мне уже рассказали, что он натворил, – голос прозвучал едва слышно. – Он наказан. И я ничего не могу с этим сделать, потому что сноходцы более не принадлежат своим семьям.

* * *