Князь моих запретных снов

Альберт пришел, когда за окном совсем стемнело. Он уже не первый раз дежурил вот так, всю ночь. Кодеус Клайс решил, что меня нужно охранять даже в лекарских палатах – там, где я вынужденно ночевала одна. Иногда на соседней кровати оставался мастер Брист, и тогда сна почти не получалось, он всю ночь рассказывал мне истории. Пару раз приходил и сам глава замка, он устраивался на кровати так, чтоб сидеть, вытянув ноги, и всю ночь молча читал книгу.

Альберт всегда приносил мне что-нибудь: румяный и пахнущий горячей сдобой пирожок, или воздушное печенье в красивой обертке, или коробочку с зефиром. Жаль, но я ела и почти не чувствовала вкуса. В такие моменты почему-то особенно остро хотелось видеть на месте Альберта совсем другого мужчину.

Вот и сегодня он пришел и торжественно вручил мне картонную коробку с печеньем. Окинул придирчивым взглядом, спросил коротко:

– Как ты?

Картон под пальцами был чуть шершавым, приятным на ощупь и еще хранил тепло рук Альберта. Хороший он, этот парень, что бы там про него ни говорил мастер Брист. Никто, пожалуй, кроме него, не смотрел на меня с таким искренним сочувствием и пониманием, словно прочел мои самые-самые сокровенные мысли, и мысли эти не казались ему неправильными или противными.

Я улыбнулась через силу. Встреча с «любимой мамочкой» отняла все силы, в голове до сих пор сумятица, на сердце – раздрай и хаос. Я одновременно и жалела герцогиню, потому что она и в самом деле не была виновата в происшедшем, и продолжала злиться, в груди словно битым стеклом насыпали. Так ломко, хрустко и больно. Я была зла даже не на нее, а на все мироздание, на духов, за то, что так со мной обошлись.

– Я уже все слышал, – объявил Альберт, усаживаясь на соседнюю кровать. – Ну и как прошло?

Пожала плечами.

– Если ты о герцогине, то я не знаю, что тебе сказать. Мне до сих пор не верится, и я не знаю, как со всем этим быть.

Я все же открыла коробку, внутри оказалось нежное песочное печенье, присыпанное орешками. Интересно, откуда Альберт все это берет? Он так часто покидает Бреннен?

Альберт улыбался, на меня глядя, и эта улыбка его, совершенно кривая и неправильная, казалась мне чуть ли не самой красивой в мире.

– Ну в любом случае иметь в мамочках герцогиню куда лучше, чем вообще не иметь мамочки, – добродушно сказал он. – У тебя теперь денег полно будет. Купишь себе платья красивые, туфельки, украшения… что вы там еще себе покупаете.

– Это ж надо в город идти, – пробурчала я, жуя печенье.

– Съездим, все вместе, – заверил Альберт. – Но, чтоб ты окончательно поверила в нашедшуюся мать, я тебе вот что расскажу.

Я насторожилась. Ох, этот интригующий тон!

– Помнишь, мы стояли у аудитории Шиниас? Ты, я, Габриэль и наш недогерцог? Я еще тогда посмотрел на вас с ним и подумал, что вы как-то подозрительно похожи. Да, еще тогда, Ильса. И я решил, что такого не бывает случайно. Приложил некоторые усилия, раскопал, что женщина, принимавшая роды у его матери, как-то внезапно умерла из-за перерезанного горла. Это тоже показалось мне любопытным. Ну и, наконец, когда все заговорили о том, что твой дар идеально совместим с даром ар Мориша и они дополняют друг друга… Вот знаешь, такое часто бывает у близких родственников. Когда ар Мориш вернулся без тебя, весь в слезах и соплях, и клялся, что сделал все что мог… Знаешь, я ведь понимал, что он действительно сделал все что мог, чтобы ты не вернулась… В общем, когда мне сказали, что тебя нашли уже в замке, искусанную и едва живую, я подумал, что имеет смысл приложить еще некоторые усилия, и пошел к Бристу. Вот так наставник и поехал выяснять, кто и когда тебя подбросил той злобной бабе.

Он умолк, выжидающе глядя на меня. А я… ну надо же! Обычный парень, единственный из всех, заметил наше с ар Моришем сходство. Просто поразительно.

Откашлявшись, я проговорила:

– Даже не знаю, как тебя благодарить. У меня, правда, нет опыта, как это – быть герцогиней. Но в любом случае меня теперь никто не назовет свинаркой.

Альберт помрачнел, нахмурился.

– Да уж, никто.

– Как… его наказали? – спросила я через силу. – Снова выпороли?

Парень дернул щекой.

– Нет, Ильса. Ар Мориш теперь – замковый раб. Все как положено: в ошейнике и на цепи. Знаешь, какое преступление считается самым тяжким для сноходцев?

Я промолчала. Услышанное ломало хрупкие грани моего мира, в котором герцоги были недосягаемы и могли вытворять что угодно.

– Предательство, – выплюнул Альберт, – вот самое тяжкое преступление для сноходца. Предать напарника, бросить его в Долине Сна. Намеренно бросить, Ильса.

В палате повисла тишина. Я совсем растерялась. Нет, конечно же, ар Мориша надо было как-то наказать, чтоб больше неповадно. Но так?

– И это… надолго? – одними губами спросила я.

– До самой смерти, – твердо ответил Альберт. – А надолго или нет – как повезет.

…Потом я легла спать. Краем глаза я видела, как Альберт тоже улегся, укрылся шерстяным одеялом. Он задул свечу, и в палате стало совсем темно, только прямоугольник окна чуть светлел. Ночь была безлунной.