Князь мертвецов-2

Вот точно — дети природы! Трудно вообразить, как бы он, Митя, свою мать заставил… Хотя и мать у него… м-да…

— Он сперва очень удивился. Сказал, что… никак этого не ожидал. Что это также странно, как если бы… если бы человек имел ребенка от мартышки. — лицо альва исковеркало чудовищной гримасой: в ней была и боль, и ненависть, и презрение, и… бесконечное унижение — уж его-то Митя опознавал безошибочно. — Что люди и без того нечто вроде животных, а уж те, которых и сами люди считают не ровней себе… те и вовсе… И велел… приказал ей избавиться от ребенка. Я… Вы… По всем статьям то, что она сделала — преступление. Но она говорила, что была очень зла. Хотела сделать ему также больно, как он сделал ей. И она украла. Зашла в его мастерскую, вроде как в последний раз — к ней там все привыкли. И забрала маленьких паучков… новорожденных. И уехала. Ей предлагали остаться в Петербурге, в ателье самой Иды Ладваль. Но она боялась, что он станет ее искать. Не из-за меня… — он усмехнулся, криво и зло, но даже эта улыбка ему шла. — …из-за пауков. А может, хотела, чтоб искал… хотя бы из-за пауков. Уехала сюда, к братьям. Пауков разводить она даже не пыталась — им требуется особая, альвийская сила, чтобы расти, а без нее они во что-то вроде спячки впадают. Мне пять лет было, когда я коробку с ними нашел. Вот у меня они выросли, и даже ткать начали. И стало очевидным, до какой степени я… альв. Может, не будь я таким альвом, или не будь меня вовсе… всем было бы легче.

— Зато теперь ваши соотечественники вас уважают — вы так дрались за них… — тихо сказал Митя.

Он стоял перед зеркалом, на нем была сорочка альвийского шелка… Еще недавно он бы и убил… и умер ради этого. Но теперь он уже и убил, и умер… и может, именно поэтому даже не смотрел на свое отражение, а только на отражение застывшего лица Йоэля у себя за спиной.

— Уважают. Кланяются даже. Никто дурного слова не говорит. Вчера вместо Йоськи ребе Йоэль назвали… — улыбка на его губах была вымученной. — И я понял, что навсегда останусь чужим для народа моей матери! И для племени моего отца тоже… только вот их я и сам не приму! — с тяжелой, подсердечной ненавистью процедил он. И тихо добавил. — А для империи я плох и с той стороны, и с этой. Как ни повернись. — он отвернулся. И заговорил оживленным, насквозь фальшивым голосом. — Сюртук примерьте! Он пока только сметан, но поглядеть же надо…

И аккуратно, придерживая здесь и прихватывая там, подал сюртук.

В сюртуке не было ничего модного. Ничего похожего на сюртуки петербургских щеголей, которые Митя держал за эталон. В зеркале отражался… Истинный Князь. Причем именно Князь-Мораныч. Такой Истинный и такой Мораныч, что Митя даже почувствовал себя слегка самозванцем.

— Это немного… на вырост. — улыбнулся Йоэль и было ясно, что не о размере он говорит, потому что даже сейчас, на первой примерке, сюртук сидел идеально.

— Никто не должен быть один. — тихо сказал Митя. — Даже Истинный Князь. Особенно Истинный Князь. Мы много говорили с отцом вчера… Всю ночь — думали и говорили, думали и говорили… И поняли, что не все будут рады, когда я, такой Истинный, появлюсь. Господа нигилисты увидят укрепление сословной монархии. Господа дворяне — власти Кровных. Кровные — кто-то обрадуется возрождению, а кто-то посчитает, что теперь Моранычи больно много воли возьмут. Двор… царская семья… везде найдутся недовольные.

— А мы, значится, против всего этого светского кагала, плечом к плечу: Истинный Князь и ушастый еврей! — насмешливо протянул Йоэль.

— Еще Ингвар Штольц. — невозмутимо сообщил Митя. — Современный мир — мир пара и железа, без хорошего механика — никуда… а он мне пари проиграл, так что никуда не денется. Еще мой отец. И все, кто найдет в возвращении Истинной Крови свою пользу и выгоду. А таких, уж поверьте, будет немало.

— Будет… — задумчиво согласился Йоэль. — С вами уже господин Карпас перемолвится желает. Очень просил протекцию составить, чтоб вы встретиться с ним согласились.

— Он что же, догадался, что это мы его… — встревожился Митя.

— Обобрали? — насмешливо вздернул идеальные брови альв.

— Облагодетельствовали! — Митя посмотрел на него укоризненно. — Вернули утерянное! Конечно, я поговорю с ним — раз вы просите. Но сейчас я говорю с вами!

— Ну и шо я буду с этого иметь, кроме болячки на свой бедный тухес?

— Дворянство. — тихо сказал Митя. — Которое позволит вам игнорировать «Временные правила». Сможете жить, где захотите, и заниматься, чем хотите…

— Чтобы стать дворянином, требуется из иудаизма в христианство перейти. Не знаю, за что империя так любит предателей… да только я к ним не отношусь! — альв совершенно не изящно набычился.

Митя поглядел на него задумчиво. Вот и покойная Фира Фарбер тоже отказывалась веру сменить, потому что считала это предательством. А в свете об обязательной смене иудеями веры ради дворянства или службы говорили, как о спасении их душ… укреплении народного единства… Не понимают друг друга правители империи и ее подданные.