Князь мертвецов-2

— Нет! Я видел! Он шевелился! Он живой!

— Моррранина сила! — ругнулся Митя, волоча брыкающегося мальчишку прочь.

— Лови их!

За спиной затопотали, Митя припустил так, что мальчишка едва успевал перебирать ногами.

Азартно вопящий погромщик выскочил из-за угла — трость хлестнула его по груди, швырнув на бегущего следом. Оба кубарем покатились по мостовой. Приотставшего третьего Митя встретил простым хуком в челюсть, и каким-то чудом увернулся от летящей ему в лоб доски с торчащим ржавым гвоздем. Погромщик замахнулся снова… Сзади, на покинутой ими улице, что-то многоголосо заорали, и Митя рявкнул:

— Там золото нашли!

— Золо… — погромщик оглянулся и позабыв про Митю, рванул назад.

Митя схватил мальчишку за руку и побежал.

Белоснежная метель ринулась им навстречу. Митя замер, ослепленный белой круговертью. Ему залепило лицо, он выругался, протирая глаза, и понял, что это — пух. Вспоротые перины вылетали из окон, рассыпанный пух кружил над проулком и опадал наземь, мешаясь с грязью и кровью. Здесь, как на проспекте в базарный день, сновал народ — все бежали, спешили куда-то, кто-то волок тюки, свернутые из скатертей или наволочек. Из них постоянно что-то выпадало — то подсвечник, то початая упаковка сахара — их с руганью поднимали и спешили дальше. Толстая баба волокла за лапы двух отчаянно квохчущих куриц.

На новехоньком, явно только что поставленном фонарном столбе, качался повешенный. Внутри, почти невидимый на ярком солнечном свету, метался изрядно подросший огонек.

— Говори, где твой муженек деньги спрятал, а то и тебя рядом повесим! — тощий хлыщ лупил ногами скорчившуюся на мостовой старуху. А молодая женщина с младенцем на руках металась между загоняющими ее погромщиками. Один, совсем еще мальчишка, не старше Мити, ухватил ее за косы, повис всей тяжестью, заставив девушку упасть на колени. Младенца вырвали у нее из рук, и принялись с хохотом перебрасываться им, как мячом.

Пламя в фонаре вытянулось, точно жадно принюхиваясь…

Митя ничего не успел сделать. Возникнув как из пустоты, в погромщика врезался кто-то невысокий, но гибкий. Крепкий кулачок костяшками пальцев саданул по зубам, в кровь разбивая губы, и младенца выдернули у парня из рук. Знакомый до боли голос завопил:

— Не трогать!

Даринка, одетая в свои обычные для вылазок в город потрепанные порты и куртку, прижала младенца к груди.

Ринувшийся было к ней младший погромщик остановился так резко, что чуть не грохнулся.

— Что встал — а ну вдарь ей! — бросив избитую старуху, тощий хлыщ ринулся к ним…

— Так… Не можна… — парень вдруг попятился и его потное, перекошенное кровавым упоением лицо стало почти человеческим и даже знакомым. — То ж панночка-ведьма. Она мне руку лечила.

— Я тебя тоже поооомню! — зло прищурившись, протянула Даринка. — Тебе прядильной машиной палец оторвало… Теперь вся рука отсохнет! — взвизгнула она. — У всех, у всех руки отсохнут! — она закрутилась на месте, одной рукой прижимая к себе ребенка, а второй чертя воздух скрюченными, как когти, пальцами, и глаза ее были прозрачными и страшными.

Погромщики принялись испуганно пятится — все, кроме тощего хлыща. Тот зло прищурился и вдруг процедил:

— Ведьма, значится? Сговорилась, выходит, с жидами, добрых людей извести… Слышите, что кричит? — он подхватил с земли камень и швырнул в Даринку. — Не хотите, чтоб руки отсохли — бейте ведьму! Сама сдохнет — и чарам ее конец! Бей!

— Бей! — заорали со всех сторон, и бывший Даринкин пациент первым швырнул камень ей в голову. Она увернулась, прикрывая ребенка. Новый камень ударил девчонку в спину.

Митя вихрем ворвался в смыкающийся вокруг Даринки круг. Тычок тростью пришелся тощему хлыщу точно между зубов. В последний момент Митя даже узнал его — странно одетая толпа третьего дня, когда он вел паро-кота к Шабельским, этот еще обозвал мисс Джексон облезьяной… А дальше Митя повернул рукоять — и сине-золотистые молнии заплясали у хлыща между зубов. Хлыщ раззявил черный обожженный рот и дико завопил…

Митя тут же приложил набалдашником другого погромщика по затылку, а обратным взмахом заехал под дых третьему. Никогда больше, ни в одном бою, он не сумеет уже убивать так легко и страшно, как в день своего второго посвящения… но сейчас это было неважно. Кровавый туман знакомо затянул взор, кровь в чужих жилах запахла пряно и сладко, и отчаянно не доставало рукояти топора в ладони… но и трость была неплоха!

Она взлетала, опускалась, жалила, как змея. Митя плечом врезался в того, кто попытался его остановить, они кубарем покатились по мостовой. Кости захрустели, Митя извернулся ужом. Мгновение, и он уже у погромщика на груди, прижимая трость к податливому горлу. Движение сбоку он поймал краем глаза и успел откатиться в сторону — нацеленная на Митю дубинка опустилась на голову погромщику. Кончик Митиной трости, как рапира, клюнул убийцу в лицо, заставив его рухнуть поперек своей случайной жертвы.

В застилающем взгляд кровавом тумане мелькали лица — сперва перекошенные, яростные, потом испуганные. Захлебываясь от удовольствия, Митя бил, и бил, и бил.