Князь мертвецов

— Прошу прощения, что заставил ждать! Ну-с, приступим, помолясь… — он предвкушающе потер руки, и расправил салфетку. Некоторое время слышался лишь стук приборов. — Что ж… — отец промокнул губы салфеткой, с удовольствием наблюдая, как Георгия, величественная, будто античная статуя в платье и крахмальном фартуке, водружает на стол блюдо с поросенком и начинает ловко нарезать мясо. — Мисс Джексон согласилась заниматься с Ниночкой, а после с Митей и Ингваром дважды в неделю… Благодарю, Георгия… Великолепно, впрочем, как всегда…

Георгия кивнула, явно нисколько не сомневаясь, что да, великолепно и как всегда. Наполнила остальные тарелки, и поплыла к дверям, чуть покачивая пышными оборками на подоле.

— Право, не знаю… — тетушка хмурилась, разглядывая источающее аромат розмарина мясо. — Мне она не показалась опытной учительницей: Нинуша после урока не смогла произнести ни одного слова по-альвийски!

— Но не ожидала же ты, что они на первом занятии разучат песнь Элберет? — хмыкнул отец, с явным удовольствием отрезая очередной кусок.

Митя его понимал: мясо таяло во рту.

— Тебе понравилось занятие, Ниночка? — спросил отец.

Ниночка еще ниже склонила голову, выставив вверх туго затянутые косички-рожки.

— Нина… — предостерегающим тоном сказала тетушка. — Ответь дяде: тебе понравилось заниматься с мисс Джексон?

— Нет… — выдохнула девочка.

— Нина! Ты должна быть благодарна, что дядя заботится о твоем образовании!

— А что не понравилось, Ниночка? Строгая? — перебил отец.

— Нет… — также тихо ответила Ниночка и наклонила голову уже так, что казалось, вот-вот ткнется лицом в тарелку. — Она… гадкая…

— Нина, как ты можешь! Если дядя Аркадий считает нужным нанять эту женщину, значит…

— Погоди, Людмила… — отец остановил ее. — Ниночка… Ты еще маленькая, но уже сейчас тебе надо научиться не судить людей по внешности. Мисс Джексон пережила много горестей, но она милая и добрая дама, которая любит своих учениц.

— Она и тебя полюбит! — подхватила тетушка.

— Нет! — выкрикнула Ниночка так громко, что в дверях появилась испуганная физиономия Маняши. — Я не хочу, чтоб она меня любила! Она гадкая, гадкая! Мерзкая, как жаба!

— Нина… Встань из-за стола. — отчеканил отец. — Сегодня ты остаешься без десерта. Ступай в свою комнату, и подумай о том, что ни один человек не виноват в недостатках внешности. Только в недостатке доброты и манер.

— Нет, она виновата! Она жаба, жаба! — выпалила Ниночка, соскакивая со стула, и с ревом кинулась вон.

— Аркадий… — страдальчески пробормотала тетушка, провожая дочь взглядом.

— Людмила, такие вещи спускать нельзя. — отец вернулся к мясу. — Позже зайди к ней и поговори подробнее.

— Да, конечно, я… зайду. И поговорю.

Чай пили в молчании, и даже приготовленная Георгией пахлава не могла развеять мрачного настроения, тем более что тетушка провожала тяжелым взглядом каждый съеденный Митей кусок — будто тот его у Ниночки отнимал.

— Зайди ко мне в кабинет, Дмитрий. — отставляя чашку, распорядился отец.

Тетушка проводила его взглядом злорадным, а Ингвар — полным сомнений: похоже, никак не мог решить, злорадствовать ему или все же сочувствовать.

Митя вот тоже не знал. С одной стороны, утренняя встреча с Урусовым прервала, наконец, полуторамесячное отцовское молчание, с другой… А вот сейчас и узнаем, что там с другой.

— Как ваш с княжичем визит к портному? Удался? — устраиваясь за столом, рассеянно спросил отец.

«Едва не погиб. Но не погиб же… Значит, удался» — подумал Митя, а вслух ответил:

— Еще не знаю, будет видно.

Уточнять отец не стал, видно было, что волнует его совершенно другое.

— Я… — он переложил какие-то бумаги на столе, и наконец, словно решившись, вытащил из ящика распечатанный конверт. — Как и обещал, я написал твоему дяде.

Митя замер. Отец говорил, что напишет Белозерским, но давно, сразу после Митиного первого боя и побега из дома! Он был уверен, что отец это в сердцах!

— Что… написал? — дрогнувшим голосом переспросил он.

— Правду. — отец принялся постукивать конвертом по столу. — Что тебе тут не нравится, а главное… тут и впрямь небезопасно. Набеги… Тебе пришлось участвовать в бою…

— И… что?

«Я светский человек! Я не буду нервно облизывать губы! И вцепляться в ручки кресла! Спокойствие, сдержанность, равнодушие…»

— Я думал, они захотят, чтобы я отправил тебя в Петербург. Но твой дядя написал, что приедет сам. Он хочет на тебя посмотреть. — в голосе отца мелькнуло удивление, он даже вытащил письмо из конверта, словно проверяя, правильно ли понял свойственника.

— И… когда он приедет?

Вся светская выдержка полетела к Предкам: Митя и пересохшие губы облизнул, и в ручки кресла вцепился. Когда он был маленьким, дядюшка почувствовал даже поднятый им мышиный трупик. А что сейчас? Он упокоил и убил. Что чувствовали при этом Белозерские? А остальные Моранычи? Как много они поняли?

— Не знаю. — покачал головой отец. — Твой дядя подает в отставку… со всех постов. И в армии, и при дворе, и в Государственном Совете.

«Скорее, его отправляют в отставку — подумал Митя. — Как он и предполагал».