Читаем Князь Игорь. Витязи червлёных щитов полностью

Игорь знал об этой давней истории из летописи и даже думал, читая, от кого же летописец её записал — от евнуха или от самого князя? Лишь они двое знали подробности о том застольном разговоре. Но сейчас, молясь, он совсем об этом забыл. Вся душа его была открыта Богородице Пирогощей, ибо верил: она единственная может защитить и спасти его сына, как Бог помыслом своим спас его самого, а также вызволить из тяжкой неволи брата, бояр, воинов.

И Игорь в который уже раз склонился перед нею в низком поклоне.

5

На княжеский снем в круглый златоверхий терем Святослава были приглашены, кроме князей с их жёнами и детьми, что приехали в Киев, ещё влиятельнейшие бояре и настоятели главных киевских соборов и монастырей. Большая круглая трапезная второго этажа, посреди которой стоял кнес[120] — круглый кирпичный столб, державший на себе всё это огромное сооружение и служивший одновременно печью с дымовой трубой, едва всех вместил. Чинно расселись за столами, заставленными блюдами, мисками, жбанами, чашами, полными яств и напитков, горами хлеба, пирогов, яблок, груш, слив, раннего винограда из монастырских садов, хмельного мёда, узвара и кваса.

Во главе стола сидели великие князья — Святослав с княгиней Марией Васильковной и Рюрик с княгиней Анной Юрьевной. По обе стороны от них расположились — по старшинству — другие князья с семьями, духовенство и бояре.

Князю Игорю с семьёй было отведено почётное место по правую руку от Святослава и княгини, потому что именно он, его несчастливый поход и смелый удачливый побег из полона были причиной этого княжеского собрания. Ну а Владимир, хотя и вдовец, был зятем великого князя и княгини и сидел тоже поблизости от них.

Отдельно ото всех, посреди круга и возле кнеса, за отдельным довольно-таки большим столом, сидел Славута. На столе — гусли, несколько листов пергамента, белое гусиное перо, чернильница с чернилами, чтобы записать для потомков слова князей, еда в мисках, кубок, кувшины с мёдом-сытою, квасом и узваром, чтобы горло промочить.

В тереме стоял приглушенный шум. Присутствовавшие чувствовали себя свободно. Все были свои. Вполголоса переговаривались, тихо смеялись. Чашники раскладывали гостям на колени рушники, наполняли чаши и кубки…

И тут поднялся Святослав. Высокий, статный. Осмотрел с высоты своего роста гостей, тряхнул гривой седых волос так, что показалось — серебром зазвенели, поднял до груди руку.

Наступила тишина.

— Братие, — обратился он к князьям, — собрали мы вас со сватом моим Рюриком на снем для того, чтобы вместе порадоваться счастливому возвращению брата нашего Игоря из полона половецкого да поговорить про то, как нам далее быть с угрозой половецкой, что висит над Русью. Ныне отбили мы Кончака от Переяславля, а Кзу — от Путивля. А как знать, не соберутся ли они с силами да не ударят ли на нас снова? Что нам делать? Сидеть, сложа руки, и ждать, пока не закричат люди наши, погибая под саблями половецкими, или объединиться по-братски и дать мощный отпор степнякам, которые обнаглели в последнее время и хотят поставить нас на колени? Да и про Игоря надо подумать — остался он без воинской силы, без зброи и другого снаряжения. Нужно ему помочь! И ещё сына его Владимира да брата Всеволода Трубчевского должны из полона вызволить, а также бояр да воинов его, это тоже наши люди!.. Так давайте выпьем за счастливое спасение Игоря Святославича да пожелаем пленникам нашим поскорее вызволиться из полону нечестивого и при добром здравии вернуться домой! За твоё здоровье, брате Игорь!

Игорь встал, чокнулся бокалом со Святославом, обнял его и, поцеловав в щеку, растроганно сказал:

— Благодарствую, брат мой, великий княже киевский, за добрые слова и пожелания, а всему снему мой низкий поклон за то, что приехали, не побрезговали несчастливцем, который сам виновен, что так случилось. Обнимаю всех и, зажав гордыню в кулак, прошу у вас помощи, ибо сижу на самом краю земли русской — перед непрестанной угрозой половецкой. Я — ваш щит на северской окраине, но сейчас сам без щита и без меча! Помогите же мне!

Князья холодно молчали. Понимали, конечно, каких душевных мук стоило гордому Святославичу произнести такие слова, однако с советом и помощью не торопились, морщили лбы, опускали глаза и… молчали.

Игорь сел, бледный и взволнованный. Стало тяжело на душе, неловко перед князьями, перед женой и детьми, почувствовал себя худо, оскорблённый тем, что никто из князей на его призыв не откликнулся. Святослав понял состояние Игоря и пришёл ему на помощь:

— К делу, братья, к делу! Осушите чаши! За здоровье Игоря!

Князья переглянулись — выпили.

После этого зашумел пир — и разговоры о деле не возникали. Все увлеклись вкусной, сытной едой и прохладными напитками. Чашники из-за спин гостей едва успевали наполнять чаши, заменять опорожненные жбаны и кувшины полными. На хорах заиграла музыка. Но никто пока что не торопился ни танцевать, ни петь: каждый продолжал насыщаться.

Перейти на страницу:

Все книги серии Поход

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза