Кмелтский мед

Какое-то время Сольвейн чувствовал замешательство — до того, что просто стоял с оружием в руке и смотрел на отвернувшегося мальчишку. Конечно, большой глупостью было оставлять меч в шатре… парень мог кинуться с этим мечом на него, когда он вошёл. Но не сделал этого. Явно собирался, иначе не взял бы оружие, — однако не сделал. Почему?

Сольвейн прицепил меч к поясу рядом с неизменной секирой, поклявшись себе, что более не расстанется с ним, и шагнул вперёд. Встав перед своим пленником на одно колено, Бьёрд взял его за плечо и заставил повернуться к себе.

Серо-голубые глаза смотрели на него с лютой тоской дикой кошки, запертой в клетке.

— Почему ты не убил меня, Бьёрд? — медленно спросил Сольвейн, глядя ему в лицо. — Ты ведь мог. И ты хочешь, я вижу. Так почему же нет?

Тот не ответил. Попытался отвернуться снова, но Сольвейн не позволил ему. Через мгновение Бьёрд лежал на спине с задранными и разведёнными в стороны ногами — как утром, а Сольвейн, крепко держа одну из них за бедро, свободной рукой торопливо развязывал штаны.

— Ты мой, — сказал он, входя в истерзанный проход кмелта и подавляя слабое, запоздалое сопротивление. — Ты мой, Бьёрд. Бьёрд…

На лагерь спускались сумерки, когда Сольвейн услышал голос когоруна:

— Я вижу, ты никак не наешься кмелтского мёда.

Сольвейн подтягивал стремя своего коня. Он поднял голову, чтобы тут же вновь опустить её в поклоне.

— По лагерю пошли слухи, — со смешком продолжал Рунгар, — что ты внял моим советам и больше времени проводишь в шатре, чем вне его. Как твой раб, поправился? Ты уже не боишься порвать его в клочья могучей плотью барра?

— В нём тоже есть наша кровь, — ответил Сольвейн. — Он выдержал многое и выдержит столько же.

— Вот как? — изогнутые брови когоруна взметнулись вверх. — Кровь барра? С чего ты взял?

— Если бы её не было в нём, я не захотел бы его, — спокойно ответил Сольвейн.

Не это ли хотел услышать пресыщенный Рунгар? Он сказал медленно:

— Что ж, если он впрямь таков, я хотел бы взглянуть на него.

Это было неожиданно. Когорун мог подтрунивать над своими людьми, но их добыча была неприкосновенна и принадлежала лишь тому, кто ею завладел. Впрочем, Рунгар ничего не требовал, он лишь просил гостеприимного хозяина показать своё добро. Сольвейн не мог отказать.

Он откинул полог шатра и сам остался за порогом, не предлагая когоруну войти. Тот заглянул внутрь. Бьёрд сидел в своём углу, скрестив ноги, и точил нож, как приказал ему, уходя, Сольвейн. Он был обнажён, как всегда — Сольвейн не давал ему одежды, зная, что без неё мальчишка постесняется лишний раз соваться за пределы шатра. Стояло лето, и днём было тепло, а ночью Сольвейн согревал его своим телом. Сейчас он пожалел об этом, потому что взгляду Рунгара предстало всё, что Сольвейн так ревниво оберегал от завистливого ока последние дни. Почувствовав на себе взгляд, пленник вскинул глаза — в них дремала ярость, и Сольвейн, наблюдавший за ней уже неделю, не знал, когда она решит пробудиться.

— Ты даёшь ему оружие? — вполголоса спросил когорун. — Я не сказал бы по его взгляду, что он для этого достаточно усмирён.

— У меня есть основания ему верить, — сказал Сольвейн спокойно.

— За твою доверчивость можем поплатиться мы все, когда он ночью перережет горло тебе и кому-нибудь из дозорных.

— На ночь я связываю его, о когорун.

— Да? И ему нравится, когда ты это делаешь? Когда трахаешь его связанным?

— Я не спрашиваю, что ему нравится, — ответил Сольвейн всё так же спокойно.

Рунгар расхохотался и хлопнул его по плечу.

— Я вижу, Сольвейн, кмелтский мёд хоть и пришёлся тебе по нраву, но не смог опьянить. Это достойно барра. Что ты сделаешь с ним, когда мы будем уходить?

Он уже опустил полог и теперь говорил весело и деловито, словно речь шла о добротной лошади, добытой в бою.

Вопрос застал Сольвейна врасплох. Он слегка нахмурился, отвечая:

— Вообще-то я собирался взять его с собой в Баррад, о когорун.

— В Баррад? Это глупо. Ты же знаешь, что отсюда мы пойдём в Бертан, и хорошо если через год доберёмся до Баррада. Ты будешь таскать его повсюду за собой всё это время? Это отяготит тебя, а заодно и войско. Ни к чему волочить лишний хлам. Советую тебе продать его на торгу в Ильбиане, мы остановимся там по пути на юг. Если он и впрямь столь искусен в постели, фарийцы дадут за него пристойную цену. А в Бертане ты возьмёшь себе другого мальчишку.

Когорун говорил, и лукавая усмешка играла в его глазах. Сольвейну всё меньше нравился этот разговор.

— Фарийцы предпочитают более… хрупких мальчиков. Этот недостаточно хорош для них.

— Ты принижаешь достоинства своей добычи, Сольвейн сын Хирсира! Когда ты только принёс его, я, признаться, не посмотрел на него как следует, но теперь… Ты взял на редкость красивого пленника. И где-то я уже, кажется, видел эти глаза. Разве их можно забыть? — он засмеялся, и Сольвейну вовсе не понравился этот смех. — Не хочешь фарийцам — продай его мне. Я сделаю его путь к богам быстрым и лёгким, а перед тем он познает блаженство, какого не знал с тобой. Ведь ты-то не слишком опытен с мальчиками, насколько мне известно.