Кмелтский мед

— Я… не знаю. Сначала я был слишком слаб. Потом… я подумал, если я буду молчать и наблюдать, то рано или поздно мне представится случай увидеть когоруна. Я знал, что не смогу пробиться к нему через весь лагерь с мечом в руке. Но я думал, что увижу его и тогда скажу…

— Ты увидел его. Ты сделал всё, что собирался сделать. Почему ты не оставил меня на телеге? Или не добил? Почему перевязал мои раны и…

— А ты, — спросил он, — почему перевязал мои?

Сольвейн осёкся. Потом сказал:

— Я хотел оставить тебя себе.

— Потому что решил, что я твой сын?

— Да… Не знаю. Я просто хотел тебя.

Бьёрд молчал очень долго. Сольвейн не мешал ему обдумывать то, что он скажет.

— Я знаю одно, — наконец медленно проговорил Бьёрд. — Ты не прибил бы меня за руки к телеге. И не отдал бы другим… если бы мог. Никто прежде никогда не пытался меня защитить. — Он сглотнул, отвёл глаза, будто ему стоило невероятных усилий закончить — и в то же время не закончить он не мог. — И… моему телу было хорошо с тобой.

Сольвейн отпустил его плечо и лёг. Голова у него шла кругом, купол шатра плясал перед глазами. Он опустил веки.

— Скажи, твоя мать… ты похож на неё?

Он скорее ощутил, чем заметил удивлённый взгляд.

— Нет. Совсем не похож. Она говорила, что я похож на барра. Только глаза у меня тёткины — материной сестры.

— Материной сестры, — повторил Сольвейн — и тихо засмеялся. — Её тоже изнасиловал барра в ту ночь, когда ты был зачат?

— Да… Но ей повезло больше, чем матери, она не понесла. Ей удалось скрыть позор, и в тот же год она нашла себе мужа. Моя мать всегда ненавидела её за это.

— Как её звали? Сестру твоей матери?

Бьёрд не ответил сразу. Сольвейн открыл глаза — и по лицу парня понял, что тот наконец осознал смысл вопросов Сольвейна.

— Так это был ты… — сказал он тихо.

— Скажи мне её имя. Прошу тебя.

— На нашем языке оно значит «птица». У нас это имя дают и мужчинам, и женщинам. Это одно их наших родовых имён.

— Тотем?

— Да, вроде тотема.

— Мой тотем — орёл.

— Я знаю, — сказал Бьёрд, и оба они замолчали.

Сольвейн лежал, чувствуя ласку солнечного светла на ввалившихся щеках, и думал о том, что скажет своим собратьям, когда выйдет из шатра. Он не ждал от них расправы — если они позволили кмелтскому мальчишке дойти до Сольвейна и снять его с телеги после того, как он убил когоруна — это значило, что они одобряли его поступок. К тому же каждый знает, что Огненный Драт благоволит к победителю. Если Рунгар повержен — значит, на то воля бога… Теперь племя будет озабочено выбором нового вождя. Это должно прийтись очень кстати когоруну Гундерду, который прибудет со своими кораблями со дня на день…

Он услышал шорох рядом с собой и открыл глаза. Бьёрд встал. Он успел одеться — кто-то поделился с ним холщовыми штанами, — и теперь перепоясывался тем самым мечом, который отнял у него Сольвейн.

— Всю свою добычу, — проговорил Сольвейн негромко, — взятую здесь, я потерял. Недоброй была ко мне эта долина.

— Вы, барра, привыкли всегда только брать и не привыкли проигрывать, — ответил Бьёрд. — Но ваш бог любит вас не только за кровь.

— Ты-то откуда знаешь, за что нас любит наш бог?

— Знаю, потому что он любит и меня, иначе я не убил бы вашего вождя.

Кмелты дрались хорошо — вспомнил Сольвейн мысль, с которой ступил на порог дома, из которого сверкнули на него эти глаза. Да, кмелты дрались хорошо… кмелты умели драться и были не хуже барра. А в чём-то и лучше, должно быть.

— Останься со мной.

Бьёрд поднял голову. Долго смотрел на него. Потом покачал головой.

— И быть рабом в твоём доме? Нет.

— Не рабом. Я назвал бы тебя сыном.

— Ваш бог запрещает отцу ложиться с сыном. К тому же у тебя, как я понимаю, есть жена. Езжай к ней, Сольван.

Сольван… Мягкое Сердце… Что за орёл с мягким сердцем? Такого даже орлята поднимут на смех.

Но ему хотелось, чтобы этот голос, к которому он ещё не успел привыкнуть, называл его так снова и снова. Сольван… Он радовался, что смог быть для него Сольваном. Пусть и по-своему, как барра — так, как умел.

— Дай мне руку, — сказал сын Хирсира.

Бьёрд, уже повернувшийся к выходу, поколебался. Потом наклонился и протянул — ребром ладони вверх, как для пожатия.

Сольвейн взял его за предплечье — его рука была больше настолько, что без труда сомкнулась вокруг мальчишеской руки, — поднёс к губам и поцеловал внутреннюю сторону запястья. Потом оттолкнул.

— Теперь уходи, — сказал он. — Пока я снова не стал Сольвейном и не закогтил тебя. Боюсь, что другой раз мне не достанет сил тебя отпустить.

Глаза Бьёрда расширились — будто он только теперь понял, кто перед ним. Он коротко закусил губу, таким знакомым Сольвейну движением. Потом кивнул — и ушёл. Полог с шелестом опустился за ним.

Сольвейн откинулся назад, вскинул руки и посмотрел на свои ладони. Медленно сжал их, разжал, снова сжал… На бинтах выступило мелкое пятнышко крови, и тогда он вздохнул и закрыл глаза.

Далеко отсюда, выше по течению, сильные удары вёсел рассекали воду — это подходили к Даланайскому берегу корабли когоруна Гундерда.